За минуту мы преодолели, судя по показаниям глубиномера, полных сто пятьдесят метров. Получалось, что погружение идет чуть медленнее, чем я рассчитал. Быстро темнело, вода становилась все холоднее и холоднее, обжигая кожу.

— Как ты? — спросил я Молчунью.

— Плохо, — ответила она. — Воды нахлебалась.

— Я тоже.

— И холодно. Какая глубина?

— Двести метров.

Мы входили в зону сумерек океана. Все погружалось в темнеющий красный мрак, и я знал, что вскоре наступит полная, непроницаемая темнота. Она стискивала нас с не меньшей силой, чем давление.

— Надо начинать двигаться, — подсказал я. — А то когда прихватит, будет поздно. Заодно согреемся.

Мы, обвязанные одной веревкой, друг друга уже не видели. Я ощутил, что Молчунья машет руками и ногами, только по усилившейся турбулентности воды. Без контактных линз вообще видно было до крайности плохо, так что с я с трудом различал цифры на табло перчатки. А вот активные движения помогли — согреться не согрелся, но кровь быстрее разогналась по стиснутым жилам, и в голове прояснилось.

Я ощутил, как Молчунья поймала в темноте мою руку и притянула меня к себе.

— Здесь Леська нас точно не увидит, — сообщила она, прижимаясь ко мне всем телом. — Зато так намного теплее и не так страшно.

В этом она была права, но я все равно ощутил неловкость. Ее тело было упругим, горячим и трепещущим, волнующим до неприличия, и это меня угнетало. Однако оттолкнуть я ее не мог и решил относиться к происходящему с других позиций — прижавшись друг к другу, мы просто оказывали товарищескую взаимопомощь. Было холодно, и мы грели друг друга.

— Зато Жаб точно знает, что сейчас происходит, — на всякий случай напомнил я.

— Ну и пусть, — ответила Молчунья. — Пусть знает, чего он себя лишил.

Это мне показалось сильной позицией, и я, назло Жабу, прижал Молчунью крепче к себе. Она не отстранилась, а наоборот, крепче обвила рукой мою шею. Так, словно две слившихся торпеды, мы с огромной скоростью пронизывали сгустившийся мрак. Только светлячок монитора в перчатке туманным зеленым пятном выделялся во тьме. И еще изредка вспыхивали размытые сполохи светящихся глубоководных существ.

К концу третей минуты вода сделалась совсем ледяной. Она немилосердно жгла кожу, и даже слившееся тепло наших тел не могло противостоять этому холоду. Я прижался щекой к щеке Молчуньи, так было легче, но не намного.

— Обними меня крепче, — попросила Молчунья. — Сил нет терпеть этот холод.

У меня все тело онемело, и я уже мало что ощущал. Кожу стянуло, а сердце колотилось все быстрее и быстрее, как бьют в сигнальную рынду во время пожара. Захотелось кричать, но какой может быть крик в глубине? Я вдруг явственно понял, что мы умрем. Вот так, вместе, обнявшись, навеки слившись, погибнем от переохлаждения, даже не достигнув дна. Опустимся уже мертвыми и будем качаться, привязанные к аккумуляторам, пока донные падальщики не превратят наши тела в груду костей.