— Прекрати, Юрий. Иди себе. Все будет так, как мы договорились.

— Так? — зашипел тот. — «Так» будет тогда, когда я заберу с собой этого кенаря, — и он кивнул на меня.

— Так нужно же разобраться…

— В чем разобраться?! Смотри, так можно и самого себя на части разобрать. Я ж тебе говорил, что документы были у Паламаренка. Этот фраер его пришил, а бумаги забрал. Правда, сжечь их успел, сволочь! Но ничего страшного: аппарат у нас, профессор у нас, все остальное устроится.

— Григорий Артемович, — зазвенела Тамара, — да как вы ему позволяете…

Закончить фразу ей не удалось, потому что уже громыхнул металл другого голоса. Моего.

— Слушай-ка, Гегемон, ты часом не знаешь, как пишется «по рылу»?.. Могу объяснить как специалист. А вам, Григорий Артемович, я вообще ничего объяснять не стану, а просто посоветую взять вот ту фотопленку, которая лежит у вас под левой рукой, и посмотреть на последний кадр. Снимал я, проявлял Алексиевский. На нем, этом кадре, ясно видно лицо настоящего убийцы Паламаренка, — я на мгновение задержал дыхание, — Юрия Гемоновича.

И тут Гегемон допустил ошибку. Ему надо было бы потянуть время, сказать, что снимали его при других обстоятельствах, или что-нибудь такое: все равно Мельниченко мне не верил. Но он попал в знакомую мне ситуацию, когда действия тела опережают течение мысли. Но опережают не как у бойца, а как у обычной мелкой сявки, пойманной на горячем. Он одной рукой молниеносно вытянул из кармана пистолет, а другой не менее быстро схватил фото-пленку, которая лежала под самым носом у депутата.

Странно, но, насколько я понял, того поразила не реакция Гегемона, а наличие у него оружия.

— Юрий, — как-то по-бабьи ойкнул он, — я ж приказал, чтобы все найденное оружие сдавать…

— Так то ж найденное, — поиграл Гемонович пистолетом, — а это — мое персональное. С какой радости я его сдавать должен?

— Григорий, — застонала рядом Тамара, — я же просила вас не связываться с этим человеком…

А до Григория, кажется, постепенно начала доходить суть сложившихся обстоятельств. Маленькие глазенки его расширились, по-женски пухлые щечки втянулись, а концы молодцеватых, неопределенного цвета усов опустились вниз:

— Ты что, Юрий!.. Ты действительно?..

— Бо-о-о-оженька мой! — заскулила Тамара.

Я стоял неподвижно, глядя на пистолет в руках Гемоновича: первая пуля в нем, наверно, была моя.

— Что — «действительно»? Что — «действительно»? — оскалился Гегемон. — Ты мне приказал Беловода взять и немного прищучить? Приказал! Я сделал? Сделал. Но до конца дело довести не удалось, сам знаешь. А я не могу на полдороге останавливаться. Не приучен. Да и обстоятельства так сложились.