— А что пили-то? — спросил Виктор.

— У Германа спроси… — ответил Брант дребезжащим с похмелья голосом. — Он жаловался, что мы весь стратегический запас вдвоем подмели подчистую. Бля, я себя чувствую, как Белая Армия!

— Это как? — удивился Крозье.

— На голову разбитым! — ответил Брант жалобно.

— Ну, тогда все понятно, — сказал Виктор, вынул из внутреннего кармана пиджака свою любимую армейскую фляжку, непослушными трясущимися руками отвинтил пробку, пригубил и протянул емкость Бранту. — Еще немного — и, мне кажется, я услышу, как мой мозг говорит мне «спасибо».

— Ага, а пока что «спасибо» тебе скажу я, — пообещал Брант, поправляя подорванное выпивкой здоровье. — Ты хоть помнишь, как мы вчера с гостями княжескими в карты играли?

— А разве играли? — удивился Крозье.

— А то! — усмехнулся Брант. — На пятьдесят тысяч этих грязных капиталистов обули. А ты думал, с чего мы так приняли на грудь?

Крозье встал с кровати, снял пиджак, понюхал.

— Да, теперь я это вспомнил, — сказал он. — Слушай, Вячеслав, а что за монашки вчера с нами в сауне были?

— Монашки? В сауне? — удивился Брант, почесал затылок.

— Значит, почудилось, — сказал Крозье разочарованно.

— Значит, хорошо погуляли, — сказал Брант довольно. — Выпивка не пропала зря. Слушай, а может, ты кого из гостей с монашками спутал?

Крозье сел в позе Роденовского «Мыслителя», крепко задумался.

— Веймара? — предположил он.

Брант прыснул со смеху.

— А что? — искренне удивился Крозье. — По пьяному делу его пиджак и за монашескую рясу вполне сойдет.

9:12

Она лежала, прижавшись, положив голову ему на грудь, и медленно водила ноготками по его плечу. Казалось, еще чуть-чуть — и девушка начнет мурлыкать от удовольствия. Это была уже не та разъяренная фурия, которая вчера ночью ворвалась в квартиру, стянула с него одежду еще в коридоре, а потом еще несколько часов не давала ему покоя; громко, протяжно стонала, извиваясь в его объятиях.

— Какая же ты все-таки… — произнес Андреа задумчиво.