— Довольно этой болтовни! — воскликнул Коифус Саубон. — Великие Имена наслушались достаточно…

— Не Великим Именам это решать! — отрезал император.

— И не Икурею Ксерию! — ответил Пройас. Его глаза горели энтузиазмом.

Седой Готьелк воскликнул:

— Готиан! Что говорит шрайя? Что думает о договоре нашего императора Майтанет?

— Рано, рано еще! — прошипел император. — Мы еще не успели как следует проверить этого человека — этого язычника!

Но остальные тоже вскричали:

— Готиан!

— Ну, а что скажете вы, вы сами, Готиан? — воскликнул император. — Согласны ли вы на то, чтобы язычник вел вас против язычников? Не постигнет ли вас кара, как Священное воинство простецов на равнине Менгедда? Сколько там полегло? Сколько попало в плен из-за опрометчивости Кальмемуниса?

— Поведут Великие Имена! — вскричал Пройас. — Скюльвенд будет лишь нашим советником…

— Еще того лучше! — возопил император. — Армия с десятком военачальников? Когда вы потерпите поражение — а вы потерпите поражение, ибо вам неведомо коварство кианцев, — к кому вы обратитесь за помощью? К скюльвенду? В час нужды? О безумнейшее из безумий! Да ведь тогда это будет уже Священная война язычников! Сейен милостивый, да ведь это же скюльвенд! — воскликнул он жалобно, словно обращаясь к сошедшей с ума возлюбленной. — Или для вас, глупцов, это пустой звук? Да ведь это же истинная язва на лике земном! Само его имя есть богохульство! Мерзость перед Господом!

— Это вы говорите нам о богохульстве? — воскликнул в ответ Пройас. — Вы собираетесь наставлять в благочестии тех, кто жертвует самой своей жизнью ради Бивня? А как насчет ваших собственных беззаконий, а, Икурей? Кто, как не вы, стремится сделать Священную войну своим орудием?

— Я стремлюсь спасти Священную войну, Пройас! Сохранить орудие Господне от вашего невежества!

— Мы больше не невежественны, Икурей, — возразил Саубон. — Вы слышали, что сказал скюльвенд. И мы это тоже слышали!

— Да ведь этот человек вас продаст! Ведь он же скюльвенд! Скюльвенд, вы слышите?

— Еще бы нам не слышать! — бросил Саубон. — Вы визжите громче моей бабы!

Раскатистый хохот.

— Мой дядя прав, — вмешался Конфас, и мгновенно воцарилась тишина.

Великий Конфас наконец-то взял слово. Все умолкли, ожидая, что скажет человек более трезвый.

— Вы ничего не знаете о скюльвендах, — продолжал он самым обыденным тоном. — Это не такие язычники, как фаним. Их нечестие — не в том, что они искажают истину, превращают в мерзость истинную веру. Это народ, у которого вообще нет богов.