Светлый фон
оставив лишь череп да кости. Я под ноги милой моей попаду омытою костью нагою, — она не узнает меня на ходу и череп отбросит ногою. Я песни певал — молодой, холостой, до жизни особенно жаден… Теперь же я в землю гляжу пустотой глазных отшлифованных впадин. Зачем, же рубился я, сталью звеня, зачем полюбил тебя, банда? Одна мне утеха, что после меня останется череп… И — амба!!!

* * *

 

Их заметили, когда уже они пересекали огороды и подходили к задворкам — чёрные силуэты, прорезанные в серо-белом, отчётливом полотне северного утра. От догорающих домов нестерпимо несло палёным мясом, и в борозде лежал, подняв окровавленную бороду к небу, мужик, накрест порубленный саблями, с топором в руке, а подальше жуткой кучей высились тела истерзанной женщины и нескольких маленьких ребятишек с разбитыми головами.

Именно к этой куче и вышел мальчишка-хангар — шатающийся со сна и с перепою, в одних засаленных штанах. Распустив ремешок, начал мочиться на трупы… и вдруг, увидев горцев в каком-то десятке шагов, перекосил, трезвея, рот, повернулся и побежал, поддерживая штаны и истошно визжа:

— Айхе, айхе-е, бардын, бара хырр!

Очередь, ударив его в спину, распустилась, пройдя насквозь, алыми пятнами на стене сарая, подтолкнула бегущего, с маху вмазала его в брёвна, и он пополз наземь, цепляясь скрюченными пальцами за щели, выдирая из них седые клочья мха…

Разбитым зеркалом рухнула сонная тишина.