Если война не убивает в нас женщин, она убивает мужчин.
Подобно многим, отправившимся в нелегкое путешествие, я покинул страну мудрых и вернулся в страну дураков. Невежество, как и время, необратимо.
Тихий свет искрился в каплях росы. Темные холсты исходили паром. Тени осадных орудий медленно укорачивались. Серые оттенки предрассветных сумерек сменялись яркими цветами дня. Море вдали отливало золотом.
Настало утро. Мир начал свое поклонение солнцу.
Рабы раздували костры, подкармливая угли сухой травой. Люди просыпались, присаживались в тени, смотрели на курящийся дым, не веря глазам своим…
Вдалеке пропел первый рог.
Наступил день. Шайме ждал, чернея на фоне утреннего неба.
– Твой отец, – сказал старик в Гиме, – велел передать тебе…
Киудея вставала над долиной, как разрушенный курган. Фундаменты домов терялись в траве. Изъеденные погодой стены возвышались на вершинах холмов. Тут и там из дерна торчали покосившиеся колонны, словно город поглотили валы земляного моря.
Воин-Пророк шел среди разрухи, и с каждым новым подъемом перед ним разворачивалось будущее. Его душа блуждала во мраке вероятностей по воле ассоциаций и выводов. Мысли разветвлялись ветка за веткой, пока не заполнили весь окружающий мир и не пробились за его пределы, в иссохшую почву былого, за вечно убегающий горизонт будущего.
Горели города. Целые народы срывались с насиженных мест. Смерч шел по земле…
«В Киудее есть только одно дерево…»
Вокруг лежали мертвые камни, но Келлхус видел то, что было прежде: пышные процессии, людные улицы, могучие храмы. В дни, когда провинции к югу от реки Семпис были населены, Киудея считалась таким же великим городом, как Шайме. Теперь она опустела и онемела, превратилась в пастбище – в непогоду пастухи укрывали здесь свои стада.
Некогда тут жила слава. Теперь не осталось ничего. Опрокинутые камни и трава под ветром…
И ответы.
– Только одно дерево, – говорил старик не своим голосом, – и я обитаю под ним.