От водопадов поднималась лестница. Она доходила до обширного зала, где встречалась со своим зеркальным двойником и расширялась монументальным веером. На ступеньках валялись бронзовое оружие и доспехи – остатки некогда проигранной последней битвы. Когда Келлхус приблизился к основанию лестницы, в грохот потока вплелись голоса ручейков поменьше: журчание капель и плеск воды, текущей по камням. Воздух наполняла пещерная сырость.

– Они собирались здесь сотнями, – раздался голос из мрака, звонкий, несмотря на оглушительный рев водопада. – Даже тысячами. Перед Чревомором…

Куниюрская речь.

Келлхус остановился на ступенях, вглядываясь во тьму.

Наконец-то.

Перед ним открылось пространство – широкое, как арена цирка в Момемне, устланное обломками. Там, где когда-то пали воины, еще остались маленькие холмики праха. По широкому искусственному пруду, вырезанному в полу посреди зала, бесконечно разбегались волны. Вода, как черное зеркало, отражала свет жаровен, горевших у дальнего края пруда. Над ними нависали толстые бронзовые лица и каскады водопада. В конце желобов стояли громадные бронзовые статуи – коленопреклоненные, тучные и нагие, с проделанными в спинах сквозными отверстиями, пустыми головами в масках и огромными челюстями. Они сидели на корточках полукругом, выражение их лиц менялось в красноватых отблесках. Из глаз и ртов статуй струилась вода, с плеском падая на камни. Пустая голова одного истукана была отбита и лежала у дальнего края пруда; ее единственный глаз выступал над поверхностью черной воды.

– Омовение было для них священным, – продолжал голос.

Келлхус спустился с последней ступени широкой лестницы, медленно пошел по полу. Он привык слышать сквозь голоса, а этот голос был гладким, как фарфор – ровный и непостижимый. Но Келлхус очень хорошо знал его – как свой собственный.

Обойдя пруд, он увидел бледный силуэт. Человек сидел, скрестив ноги, за стеной воды, что извергалась изо рта одного из каменных монстров. Белокожий человек, скрытый гремящей прозрачной пеленой.

– Огни горят для тебя, – произнес он. – Я давным-давно живу во тьме.

Спокойствие Эсменет ужасало Ахкеймиона почти так же, как грохот на горизонте. Даже ветер вонял колдовством.

– Значит, он использует всех, – сказала она наконец. – Каждое его слово помогает ему манипулировать людьми… – Она смотрела так, словно разучилась моргать. – Ты хочешь сказать, что он использует меня?

– Я… я еще не все обдумал, но мне кажется, что он хочет… детей… Детей с его силой, его интеллектом и твоим…

– Значит, он выводит потомство. Да? А я – его породистая кобыла?