— Пошел ты в жопу, самодовольный вшивый интеллектуал. Твоя нравственная высота будет не настолько высока, чтобы ты каждую ночь до конца жизни не слышал ее криков.

— Вы сами себя загоняете в угол, представитель, — сказал Прин. — Чтобы пожилой и уважаемый избранный чиновник говорил таким образом! Я полагаю, на этом мы должны закончить наш разговор.

— Наш разговор на этом не закончится, — сказал старик голосом, полным ненависти и презрения.

Но разговор на этом закончился, и Прин проснулся весь в поту, — правда, не вскочил с криком с постели, а это уже было кое-что — с холодком ужаса в животе. Он помедлил, потом протянул хобот и позвонил в древний звоночек, вызывая помощь.

Они нашли что-то вроде тонкополосного церебрального индукционного генератора. Его прикрепили — чуть наискосок, словно делалось это в большой спешке — к изголовью кровати. От генератора в стену уходил экранированный кабель, оттуда — на крышу, к спутниковой антенне, замаскированной под черепицу. Именно это и позволило им проникнуть в его сны. Днем раньше ничего этого здесь не было.

Кемрахт, помощник представителя Филхин, заглянул ему в глаза, когда полноприводная самоходка переваливалась в темноте по дороге на пути к следующему тайному укрытию. В свете фар второй самоходки, ехавшей следом, тени на стене пассажирского салона безумно размахивали хоботами.

— Вы по-прежнему собираетесь давать показания, Прин?

Прин, который не был уверен, что Кемрахт не предатель (факультетские собрания научили ему не доверять никому), сказал:

— Я буду говорить то, что говорил всегда, Кем. — Он замолчал, закрывая вопрос.

Кемрахт некоторое время смотрел на него, потом хоботом похлопал по плечу.

Это было все равно что нырнуть в метель многоцветной снежной крупы, сумасшедшее вихревое бурление десятков тысяч едва различимых глазом световых точек, которые сквозь темноту с бешеной скоростью устремляются на тебя.

Ауппи Унстрил секретировала все, что можно было секретировать, и соскользнула в состояние полного отключения от всего, кроме сражения. Она стала полностью составной частью машины, воспринимала ее сенсорные, силовые и оружейные системы как идеальное продолжение ее самой, а искусственный интеллект маленького корабля — как более высокий и быстродействующий слой ткани на ее мозгу, туго намотанный, пронизанный ее невральным кружевом и пронизывающим его, соединенный со всей сетью настроенных на человеческий мозг нитей, содержащихся в специализированном пилотском интерфейсе костюма.

В такие моменты она чувствовала себя душой и сердцем корабля, маленьким органическим зернышком его существа, а все остальные части ее насыщенного наркотиками тела — слоями усиления боевой способности и разрушительной мощи, и каждый концентрический слой наращивал, экстраполировал, интенсифицировал.