Бежать и доложить: слухи не врут! Плодородные земли аль-Ахсы и вправду обрабатывают тысячи и тысячи рабов! Причем наверняка – из угнанных в плен ашшаритов! А самое главное, несчастные живут хуже собак! Даже хуже селян в Фарсе, где землевладельцы издавна славились неискоренимой жесткостью и поборами! «Рабочая скотина!» О Всевышний, услышал бы это кто-нибудь в Куфе или в Ятрибе!

* * *

Ставка встретила их факельным светом и гомоном.

Протолкавшись к шесту со знаменем эмира верующих, Хунайн услышал звучный голос, ссылавшийся на какой-то мазхаб – кади, не иначе.

– Пропустите! У меня известия! – Изо всех сил работая локтями, лез вперед куфанец.

Выбравшись из толпы на свет, он понял, что известия этим вечером у всех одинаковы: на площади под знаменем в окружении панцирных джунгар сидели голые грязные люди, глядевшие в одну точку. Сковывавшая их длинная цепь поблескивала в песке, словно змея.

– Кто это? – ахнул Хунайн.

– Ашшариты, из-под Васита, – теребя бороду, ответил смуглый до черноты ханетта. – Карматы угнали, во время набега.

– Когда?

– Они не помнят, – пожал плечами парнишка.

А перед сидевшим на коврике кади стоял и размахивал руками дородный мужчина в белой рубашке. Местный.

Местный кричал:

– Клянусь Всевышним, я владею этими невольниками уже семь лет!..

Семь лет.

Семь лет обращенные в рабство верующие провели на цепи в сарае, возделывая здешние райские сады.

– Вот купчая на невольников! Мне их продали люди из Басры! Я заплатил налог, я заплатил десятину закята! – сердито кричал упитанный мужчина, потрясая ворохом бумаг.

Законопослушный владелец садового инвентаря и рабочей скотины, похоже, тоже ни разу не ходил в поле и не брал в руки ни серпа, ни мотыги.

– Я поклянусь на Книге!

Кади переглядывался с седовласым старцем в серебряной шапочке законника. Факих затряс головой, и медные подвески шапочки зазвенели: