Они стояли посреди базарной площади, полной местных. Он, Халид, четверо парсов в чайхане, остальных не видно – все ж без броней.

– Хурма, лучшая хурма аль-Ахсы, подходите, берите, хурма!..

Пронзительный, нечеловечески звонкий и высокий вопль заставил подпрыгнуть на месте обоих.

Сумеречный крик завершился вполне знакомым:

– Дорогу-уууу!..

Марваз шарахнулся в одну, потом в другую сторону, потом просто прижал Халида к себе.

Сумеречники проскакали, забросав всех грязью, в каида врезался отскочивший у них с дороги лоточник. С подноса у него посыпались гребешки и мотки лент.

Лоточник – молодой парнишка в одной шапочке на макушке – заохал и принялся собирать раскатившийся в пыли товар, Марваз бросился помогать, цапнул размотавшуюся ярко-зеленую сафьяновую ленту.

И даже сквозь крики и базарный гам услышал – свист и глухой удар.

На ленту быстро закапало густым и красным. Марваз поднял глаза, парнишка смотрел вперед, из груди торчал длинный трехгранный наконечник – стрела.

Каид припал к земле, дернул обмякшего Халида и тут же подскочил:

– В лагерь! – рявкнул над ним сумеречный голос.

Аураннец отвел руку с длинным черным копьем – изогнутое лезвие поймало солнце и нестерпимо блеснуло.

– Нет! Это наш! – крикнул Марваз, обхватывая жалобно мекающего Халида.

– В лагерь! – разворачивая вороного, снова рявкнул самийа.

Качались на шлеме парные перья, тоненькие и острые, плоское длинное лезвие снова блеснуло – и с размаху всадилось в грудь торговки яблоками.

Марваз икнул, дернул Халида за рукав и поволок его прочь.

Аураннец заорал что-то вслед, но каид не слышал – он бежал со всех ног прочь, прочь. Прочь с базарной площади, куда сдуру пришел при одной джамбии.

За спиной визжали и вопили умирающие люди, сумеречные голоса режуще впивались в слух: аураннцы высоко, протяжно перекликались.

Волоча за собой орущего Халида, ятрибец расталкивал мечущихся людей. Кого-то сшиб, не оглянулся и остановился как вкопанный: в переулок въезжал плотно идущий джунгарский строй – при копьях, с саблями наголо.