– Ну-ка подожди, Полдореа…

В самом деле, где-то далеко хлопнула дверь. Потом еще одна, ближе. Загрохотала прихлопнутая решетка. И стал различаться звук многих шагов – уверенных, четких.

– Хм, – протянул кот, – не ожидал я от них такой прыти… выходит, пока я тут с тобой возился, они уже вошли в город…

Зеленые светящиеся глаза Имруулькайса уставились на нерегиля:

– Ну вот, Полдореа. Пока ты тут воду хлебал и крошками давился, твоя самая главная новость сама сюда приперлась, моего объявления не дожидаясь. Аль-Мамун, как только получил известие о победе, кинулся с двумя сотнями конных сюда, в Харат. Чего ради, спрашиваешь? Да, Полдореа, усохли все-таки твои мозги здесь. Помчался в Харат, чтобы тебя, кокосину, лично из ямы вытащить!

Приближающийся грохот усиливался – бух! Бах! Лязгало железо, стучали сапоги, взлаивали отдающие приказы голоса.

– Чего ты? Чего хмуришься, Полдореа, тебе что, без цепей жить уже невмоготу, привык слишком? Что-о?!.. Что значит аль-Мамун не имеет права на престол?! Ты чего несешь, Тарег, ты что?!..

Бряканье, лязг и скрип двери над самой головой заставили обоих вскинуться.

В башенной комнате зашуршали шаги. Звякали кольчужные кольца.

– О Всевышний… – тихо пробормотал глубокий мужской голос.

Стражник, вошедший следом, скорбно бубнил и звякал ключами:

– Вот, пожалуйте, господин, пожалуйте… Вот здесь вот эта беспримерная жестокость и вершилась до сих пор – да проклянет Всевышний тех, кто называет себя правоверным после этого! Слыханное ли дело, так мучить живое существо – а ведь, рассказывают, за единую овечку праведный халиф Умар держал ответ перед Всевышним! Несчастному узнику добрые люди пытались риса да фруктов пронести – так что вы думаете, схватили и велели палками бить. Эх, страшная, страшная была у нас здесь служба, почтеннейший, да простит и не поставит нам ее в вину Милостивый, Прощающий…

Бормотание стражника приблизилось вместе с осторожными шагами множества людей. На светлое солнечное пятно в устье колодца легли человеческие тени. Показался черный очерк увенчанной шлемом головы – кто-то, судя по кожаному скрипу и звякам, присел у края ямы и заглядывал вниз.

– Господин нерегиль! Господин нерегиль! Вы живы?

Имруулькайс мрачно глядел на сидевшего у стены Тарега. Тот молчал, кроша в скрючивающихся пальцах недоеденный хлеб. И стискивал зубы так, что ходили ходуном желваки под впалыми щеками.

– Господин нерегиль?.. Не отвечает… И не видно ничего… Похоже, лежит без сознания. Отпирайте решетку!

Наверху завозились с оглушающим скрежетом и звоном.

Кот еще раз смерил нерегиля взглядом. Того ощутимо потряхивало от злости. Даже под слоем грязи на коже было видно, как заволакивается темной тучей ярости лицо. Джинн холодно заметил: