Правильнее было сказать – молчит и смотрит. Аль-Мамуну уже приходилось слышать: опытные, бывалые воины умоляли каидов не ставить их на часы. Даже откупаться пробовали. Абдаллах устроил несколько разгонов, с палкой и топаньем ногами. Здоровенные мужики тряслись и бормотали одно и то же: «Он смотрит». Если бы аль-Мамун сам не видел – ни за что бы не поверил. Ветераны ушрусанских кампаний сидели на молитвенных ковриках, бормотали имена Всевышнего, перебирали четки – и дрожали. Спиной к взгляду.

«Он смотрит, а мне страшно, словно дырку в голове вертят», – бормотали усатые богатыри. «Руки-ноги цепенеют, и мурашки по спине бегут».

При первой встрече Тарик уставился ему в глаза – конечно, стало не по себе. Льдистая радужка, затягивающие чернотой зрачки – сумеречники могут нагнать страху, это точно. Но чтобы вот так, мурашки по спине и руки-ноги цепенели? Странно все это.

Аль-Мамун списывал страх челяди на жуткую славу нерегиля. Аль-Кариа, бедствие из бедствий, обращающий в прах города…

Однако сейчас нерегиль мог только смотреть – Ожерелье Сумерек не оставило ему другого оружия. Хотя… а что уж такого страшного могут сумеречники? Отводить глаза, читать мысли и напускать морок – вот и все. Про Тарика, конечно, чего только не рассказывали, но аль-Мамун не верил народным побасенкам. Гораздо надежнее хранила от опасностей короткая цепь от ошейника к стене – на человека не бросишься. Правда, пару дней назад случилось так, что человек пришел сам: слуга, как во сне, просеменил мимо разинувших рот стражников, сел напротив нерегиля и словно провалился во взгляд. Парня оттащили не сразу: охрана сначала не поняла, что происходит. В себя невольник так и не пришел – бессмысленно таращился и пускал по подбородку слюни.

– Тарик умеет подчинять волю. Ему нужны сведения. Страж рвется в разум тех, кто подходит слишком близко, – объяснил Садун. – Если бы не ошейник с сигилой, о мой халиф, мы бы здесь плясали нагишом с тамбуринами, рассказывая самое сокровенное.

– Почему именно с ним получилось? – ежась, спросил аль-Мамун.

Обеспамятевший невольник как раз залепетал, как дитя, и принялся играть в ладушки.

– Он боялся. Страх ослабляет волю, – тихо ответил Садун. – И защиту.

– Защиту?

– Молитва, мой халиф. Молитва и сосредоточение – вот лучшая защита для каждого из нас.

Иногда неверные дают лучшие советы, нежели наши законники, невесело подумалось тогда аль-Мамуну.

После случая со слугой вазир Сахль ибн Сахль потерял терпение и пал ему в ноги, умоляя либо усыпить чудище, либо…

«Его могут выкрасть, о мой халиф! Что случится с нами, если аль-Кариа снова окажется в руках твоего брата?! Тот простит нерегиля, ручаюсь, – и Тарик выступит на нас с войском! Джунгары, как мне доносят, ропщут и выказывают недовольство! В степи собираются войска!»