Наконец, содрогнувшись в последний раз, Зулихан затихла, обмякла, руки ее безвольно повисли на подлокотниках. Ионов выдернул шприц из шеи жертвы, спрятал его в коробочку. Теперь предстояло самое мерзкое. Страж получил четкую инструкцию сделать с дочерью главаря террористов то же, что Джахангир сделал несколько месяцев назад с шестью соплеменницами, посмевшими выйти замуж за иноверцев.

Кровь за кровь, смерть за смерть. Законы талиона стары как мир. Зулихан необходимо было раздеть догола, затем отрезать ей голову, выпотрошить живот и воткнуть во влагалище металлический штырь. В ТУ ВАСП рассчитывали, что подобное зверство должно ослепить Байсангурова, вывести из равновесия, в результате чего он обязательно совершит ошибку…

Он ведь был последним из крупных сопротивленцев, и его гибель означала бы окончание подспудной войны и наступление долгожданного мира на территории родной страны, которая чуть не развалилась, превратившись в Конфедерацию в конце двадцатых годов, которая, тем не менее, продолжила борьбу за жизнь и еще двадцать лет спустя стала Советской.

Ионов стащил остывающее тело на пол. Затем, положив чемоданчик на стол и открыв его, достал остро заточенный нож, кусок стальной арматуры, и защитный костюм из тонкой сверхпрочной резины. Руки стража были намазаны специальным кремом, не оставляющим отпечатков пальцев, однако защитный костюм был необходим для того, чтобы не измазать одежду в крови. Ионов надевал его не спеша. Ионов медлил. Ионов не хотел приниматься за жуткую работу.

Наконец, застегнув последнюю лямку, он взял нож, приблизился к мертвой Зулихан. Лицо ее, бледное, чуть заострилось, но не потеряло своего прежнего очарования. Теперь оно было словно высечено из мрамора и, казалось, подобно древнеримским статуям будет нетленным и безмятежным образом вечной женственности. Анима во плоти. В мертвой плоти.

Лезвие коснулось шеи покойницы. Прежде чем начать работу, Петр в последний раз взглянул на прекрасную Зулихан.

"Так нужно, — подумал он, — так нужно…"

Вдруг поддавшись импульсу, страж прикрыл веки покойницы и коснулся губами холодного лба. Затем резким ударом он вогнал нож под левую грудь умершей. Прямо в сердце.

— Оставайся красивой, — пробормотал он, торопливо вытирая лезвие, — Джахангир и так взбесится. Тебя просто зарезали, без расчлененки.

Петр поднялся, поспешно снял костюм, упаковал его вместе с ножом и штырем в чемоданчик, внимательно осмотрел комнату, убедился в том, что ничего не забыл, и вышел вон.

С тех пор прошло больше тридцати лет. Но тот день в далеком итальянском городе Перуджа Ионов так и не смог вычеркнуть из своей памяти. Да он и не пытался. Наоборот, с каким‑то мазохистским рвением Петр Георгиевич делал все для того, чтобы раны на его душе никогда не зарубцевались. Он удочерил Аишу. И маленькая нежная девочка превратилась в вечное напоминание о той, которой пришлось невинно пострадать.