Он просидел в затворе до вечера, и с сумерками начались искушения – суд не заканчивался под древом Правды. Сначала пришел к срубу тщедушный от древности инок – хоть и сухожилия не подрезаны, а шел и ветром качало.

– Знавал я деда твоего, Ерофея, – прошелестел он. – Тут слышу, внука его судили и в затвор спрятали… Уходить тебе надобно, не дожидаясь последнего слова. Оно и так известно – быть тебе каликом перехожим. А их сейчас в Сиром Урочище добрых полсотни. Вот и поделишь ты себя на столько частей – что останется?.. Уходи, я вот тебе руку подам!

– Спасибо за совет, – старости поклонился Ражный. – Пятидесятая часть – это еще не пыль, не понесет ветром, как мирского человека.

– Суд-то ведь сотворился неправедный, – зашептал инок. – Ослаб из ума выжил! Где ему судить и о воинстве радеть? Стряхни железа и беги, покуда время есть. Ты ведь единственный продолжатель рода, об этом след подумать. Каликам нельзя жениться, дабы калик не плодить, а ты еще молод, холост и сына не родил…

Ражный вспомнил суженую, и затомилось сердце… После него, уже в темноте, пришел совсем молодой аракс, может, ровесник Ражному – с оглядкой и испуганным задором в глазах.

– Сейчас только о тебе и говорят. Как ты Скифа в кулачном одолел! Никто же не видел его в бою, один ты с ним сходился. Говорят, на лету перехватил его науку и теперь ею владеешь. Научи! Я в долгу не останусь – отведу от тебя и казнь, и гнев Ослаба. Я его внук!..

– Ступай к Скифу, проси его.

– Да он в могилу с собой унесет – никого не научит!

– А я не могу… Видишь, в железах.

– Я сниму их! И скажу деду об этом!

– Не ты надевал, брат…

Ближе к полуночи явился опричник, что под видом стареющего инока Радима приходил к Ражному в Урочище.

– Выведал я, какое слово скажет Ослаб, – сообщил он. – Вериги на тебя возложить и каликом в Сирое Урочище отправить. На заре придут за тобой, в кузницу поведут.

– Пусть сам скажет, а я повинуюсь его слову и казнь приму, – смиренно ответил Ражный.

– Врешь ведь, не хочешь в цепи!

– Не хочу. Но и в мир не хочу.

– Есть выход – ступай бродяжить по свету, – посоветовал Радим. – Останешься в лоне воинства, а когда вернешься из странствий, Ослаб уж другой будет, а дважды за один грех не судят.

– Я бы пошел, – тоскливо вымолвил он. – Да ведь бродяжат-то от переизбытка ярости, когда тесно становится в Засадном Полку.

Далеко за полночь Ражный увидел из оконца мерцание свечи и в самом деле чуть не сбежал из затвора.

– И ты пришла искушать? – спросил он горько.