Перепелкин вздрогнул. Голова его закружилась и, как-то сладко заныло под ложечкой.

— Ты, как хочешь, — сказал он Фролу, — а я пошел сдаваться. Когда мне еще дадут звание полковника? Да в нашей солнечной системе нам в жизнь его не получить.

— Оно-то, конечно, так, — кисло улыбнулся Фрол. — Но, ведь, с другой стороны это чистейшей воды предательство.

— А разве не предательство по отношению к нам, бросить нас, безоружных против целой армии чудовищ? — аргументировал свое пока что гипотетическое дезертирство Перепелкин.

— Наверное, ты прав, — после некоторого раздумья заметил Фрол. — Да погоди ты! — отмахнулся он от, начавшего было снова говорить, альверянина.

А потом, подняв руки, первым направился в сторону обступивших их с севера полукольцом танков.

Перепелкин поплелся следом. По дороге он размышлял о том, что, если то, что говорят об альверянах, хотя бы на четверть правда, участи их в дальнейшем не позавидуешь.

Их бросили в тесный и сырой каземат. По ржавым, плесневелым стенам ползали сотни и тысячи, выращенных в специальных лабораториях для таких, как Фрол с Перепелкиным, узников весьма и весьма крупных микробов. Некоторые размером в ладонь, особо докучали землянам, пытаясь их заразить немыслимыми болезнями и эпидемиями, переносчиками которых, собственно, все микробы и являются.

— Жаль, что мы не прихватили с собой пачечку нашего сладенького динамита, — сказал Фрол, брезгливо разглядывая особо крупного микроба даже без микроскопа, изготовившегося для решительного броска. Когда микроб все же прыгнул, Фрол успел увернуться и после того, как увесистое, жирное тельце сочно шмякнулось о стенку, Фрол, снял с ноги армейский ботинок и прихлопнул эту мерзость одним размашистым, но выверенным движением. — Нет, так дальше продолжаться не может, — сказал он, отступая в дальний угол от наседающих хозяев камеры. — Альверянские микробы на вид вкусны и питательны, но у нас даже нет спичек, чтобы приготовить их, как следует.

Перепелкин, снял с головы надтреснутую армейскую каску и тоже принялся крушить мерзких существ. Отчаянное сражение, перемежавшееся резкими и отчаянными возгласами с обеих сторон, продолжалось до тех пор, пока дверь не отворилась и кто-то не произнес скрипучим старческим голосом:

— Ну, вот. Теперь вы и созрели голубчики для дальнейших процедур.

На пороге тесной и вонючей камеры стоял согбенный, тщедушный старец с тяжелой связкой ключей в скрученных подагрой пальцах. Старец пронзительно взглянул на Перепелкина, от чего у того душа ушла в пятки, а в голове помутилось. Особенно после того, как Перепелкин увидел, что за поясом старика торчит острый, как бритва, нож, похожий на ятаган.