— В десяти километрах.

— Принял, спасибо. — Кочерга отключил рацию и подытожил: — Кролик вызвал поддержку.

— Он просто велел своей собственности быть рядом, — усмехнулся Агроном. — Ты на его месте поступил бы так же.

— Я не могу видеть этот позор, друзья мои! Не могу! И не могу понять: зачем? — Цунюк поправил очки, набрал в грудь побольше воздуха и прежним, хорошо поставленным трагическим надрывом продолжил: — Я не могу понять, зачем покрывать падальщика?

Он взобрался на ящик — в противном случае его никто не увидел бы, — однако побоялся взять мегафон, поскольку наблюдавшие за развитием событий ополченцы предупредили, что любой громкоговоритель, согласно законам Остополя, является средством пропаганды и для его использования требуется разрешение властей. Бегать за разрешением Цунюк счёл ниже своего достоинства, ссориться с Агрономом не рискнул, вот и решил вещать без усиления. И напрасно, поскольку его слабенький голос затухал уже в десяти шагах.

— Почему они не позволяют свершиться правосудию?

— Как раз позволяют! — бросил кто-то из толпы.

— Его будут судить!

— Публично!

— Какой суд?! — возмутился баши. — С падальщиками всё ясно с самого начала! Падальщики должны сдохнуть!

Народ ответил негромким, но одобрительным гулом.

С тех пор как возле Остополя встал до зубов вооружённый бронекараван, Кролик обрёл почву под ногами. Диктовать условия он не мог, поскольку численностью караван намного уступал ополчению заовражцев, но ремы были превосходно вооружены, отлично управлялись с техникой и отличались высокой мобильностью: могли нагадить и удрать. И портить с ними отношения отцы Остополя не хотели. Понимание этого обстоятельства придавало Цунюку уверенности, и именно поэтому он занялся «формированием общественного мнения», собрав у Городского дома небольшой митинг в свою поддержку.

— Заовражье давно ни с кем не воюет! Вы привыкли к миру и стали добрыми! Вы готовы судить тех, кто мечтает вас убить. И даже — даже! — вы готовы их отпустить. Готовы?

— Нет!

— Вот именно!

— Падальщики должны платить!

— Верно!

— Зандр не знает жалости!

— Зандр жесток!