– Аллаху Акбар!
У них были лопатки – только четыре, потому что даже саперные лопатки здесь были большим дефицитом. Руками, саперными лопатками и ножами они выкопали три неглубокие ямы и в них похоронили Хабиба, Захрана и Искандера. Не обмывая и в той одежде, в какой они были, – как шахидов на пути Аллаха. Над ними соорудили небольшие холмики из камней, воткнули ветки, какие нашли, и к ним привязали зеленые тряпки. Это значило, что тут похоронены шахиды на пути Аллаха и смерть их – не отмщена…
Потом двинулись дальше.
Еще через день они вышли в киргизские горные районы, где в большинстве своем никогда до этого не были.
Они не видели ничего, кроме Ферганской долины. Здесь они были удивлены размерами стад и тем, что постоянных домов у кочевников не было, а были юрты. Еще у кочевников были автомобили, в Ферганской долине это было роскошью, и винтовки. Винтовки тоже были роскошью. А тут они были, считай, у каждого. Громадные собаки, некоторые ростом с теленка, охраняли стада, недобро косились на чужаков. Рядом со стадами рысили местные на небольших лошадках, а кое-где и на мотоциклах.
Они устали и попросили приюта в одном из стойбищ. Им не отказали, зарезали для них барана и напоили кобыльим молоком и кумысом. Они с удовлетворением отметили, что хозяин и его сыновья встали на намаз, правда, молились долго, не так, как они.
За ужином, у костра, Сулейман сел поближе к хозяину.
– У вас хорошее оружие, отец… – сказал он, показывая на китайский автомат под мощный, винтовочный патрон.
– Э… без него нельзя. Время темное…
– Дорого стоит?
– Десять баранов. Пулемет пятьдесят. Дорого берут… – Он сказал какую-то странную фразу, видимо, ругательную.
– А правда ли, ага, что тут война идет?..
– А… какая война.
– Говорят, джихад.
– Джихад… это правое крыло с левым за электростанцию и за рудники спорят. Какой тут джихад. Китайцы за электричество хорошо платят, товары дают. Здесь их втридорога продают. Кто-то с золота кушает, а кому… срам прикрыть нечем. Вот и завидно.
– Зависть неугодна Аллаху…
– Аллах… Аллах забыл про нас.
– Аллах все помнит. И он – всепрощающий.
Старик покачал головой, но ничего не ответил.