— Не мы, Элья. Но даже если так — умирающая империя, больные дикие Степи, поселки в сотню жителей, гордо именующие себя городами, Кхарн, навсегда застрявший в войнах. Вот прежний мир!

Разговор совершал виток за витком и возвращался к тому, что было невозможно изменить.

— Значит, вы… они изменили мир к лучшему?!

— Они…

— Создали клоаку! Выгребную яму для дерьма из человеческих душ. И нас создали как… мусорщиков? Падальщиков? Червей, которые это дерьмо жрут и жиреют! А оно не от солнца и не от ваших пульсаций! Оно от людей! Берет у вас ваше и вам же возвращает! Ненависть, злость, трусость, все дерьмо, скопившееся здесь — ваше! И тебе ли, положившему жизнь на пополнение клоаки, бояться ее прорыва?

Не дожидаясь ответа, склана заговорила, отчего-то шепотом, хотя рядом не было никого, кто мог бы подслушать:

— Каменная глотка-кишка — вот ваш новый мир! И ты хочешь повторения?!

Элья врезала кулаком по валуну.

— Я уже говорил про демона Урт, — отчеканил Аттонио. — Сегодня я видел то, о чем не написано ни в каких книгах. И тот чирей, который я мог бы нынче нарисовать на морде мира, стал бы самым отвратительным. И самым правдивым. Как думаешь, мне нравится видеть чирьи? А самому быть гноем и глядеть на все изнутри нарыва?!

— Гной к гною, — произнесла Ласка, молчавшая с той самой беседы, которая состоялась в пещере.

Её пальцы нырнули в пустые глазницы и вынырнули, коснувшись лица Аттонио. Не отпрянул, дождался, пока они пройдут от лба до подбородка.

— Нарывы должно лечить, — сказал он.

Бельт не сделал ни шага, но мэтр отпрянул.

— Я хотел стать лекарем. — Стошенский палач ткнул себя пальцем в грудь. — Только получилось паршиво. Почему-то главные инструменты в этом деле оказались — железо и огонь. Я не хочу такого лечения. Ни для кого, ни для чего. Ты понял меня, малевальщик?

— Понял, давно понял. Теперь я тоже его не хочу. Но ты знаешь другое средство?

— Вот мое средство. — Бельт коснулся волос Ласки. — Я свой выбор сделал. А ты?

— Сдается, мой выбор уже не так и важен, — проворчал Аттонио и побрел дальше по узкой колее коридора.

Стены его постепенно светлели, теряя красноту гранита, а из редких ответвлений тянуло свежестью. Неужели выход близко? Конец подземельям? И начало. Вот только чему?

И снова мэтр первым нарушил затянувшееся молчание:

— Ты ведь видела свет, склана?