При виде Арвела, которого со всей старательностью сопровождали – на шаг позади! – молодые мясники, капитан Гетц оторвался от кувшина и вытянулся, как положено:

– Ваша милость! Первая батарея прибыла согласно вашему распоряжению! Боеготовность – частичная!

– Сколько у нас выстрелов? – мрачно спросил Хадден, жестом веля подвести ему коня.

– Четырнадцать, ваша милость! Я послал фуру в лагерь, но пока она приедет… лошадь у нее одна.

– Убитых?

– Пока насчитали восемь. Я оставил их там. Двое тяжелораненых умерли в дороге. Я отправил записку нашему лекарю, он должен прибыть сюда.

– Собрать расчет из самых живых. Раненые пусть остаются здесь, на попечении городских дам. Гро!

Атвиц уже торчал в седле, а за ним ждали команд все те же солдаты. Хадден сплюнул, поправил на лбу у Гетца свежую повязку, и вставил ногу в стремя:

– Хорошее утро для драки!

Небо на востоке очищалось от туч, ожидая солнца.

Он вывернул на длинную улицу, которая вела чуть вправо от порта, и пнул Кила пятками. Ставни были закрыты, и ни единого торговца; Кафф застыл, ожидая исхода яростной дуэли, разворачивающейся в бухте. Хонт стрелял беспрерывно, будто лупил молотом, но пушки транспортов били чаще, а каждый залп до сих пор живого сорокапушечника отзывался тяжким ударом в животе Хаддена. Время от времени тяжелым и неровным рыком вносили свое слово батареи Филбера.

Не видя, что происходит, Арвел кусал губы и непроизвольно вытягивал шею, но все, что он мог сейчас рассмотреть, так только кончики мачт артиллерийского корабля, двигающиеся где-то вдали, да столбы дыма горящих транспортов. Ветер в бухте крепчал, облегчая маневрирование. Корабль горел, но отходить не собирался…

Через три минуты Арвел взял еще правее, промчался вдоль грязного желтоватого канала и спустился к домикам на сваях. Здесь, возле серых лодочных сараев, стояли наготове картечницы из Геррита.

При виде Арвела сумрачный старшина выпучил от удивления глаза.

– Я… эм-мм…

– Я забыл твое имя, – сказал Арвел, бросая ему стремя.

Он выхватил из седельной сумки запасную подзорную трубу, подбежал к самой воде.

Последний сорокапушечник князя Руччи уже не стрелял. Он горел, сильно осев кормой – очевидно, Хонт сорвал ему руль, и того все-таки вынесло на мель. Это казалось немыслимым… жалкая батарея из пяти пушек не самого крупного калибра уничтожила в скоротечном бою три больших корабля! Тройная «шестерня» защитных сооружений, которую грызли, чуть не умирая от усилий, полторы тысячи людей, почти развалилась, но не позволила врагу уничтожить эти самые пушки, которые продолжали палить, несмотря на огонь десятков вражеских орудий!