Три недели меня там селёдкой кормили, воды не давали и ещё многое творили. Но об этом мне рассказывать нельзя, потому что я давал подписку о неразглашении. А ещё двенадцать раз бывал на очной ставке. Нас с Дикенцом посадят в разные углы, привяжут к лавкам и сыплют перекрёстные вопросы. И до того запутают, что забываешь, кто ты есть на самом деле, и потому что ни спросят, кричишь как дурак:

– Так точно! Воля ваша! Винюсь! Пощадите!

А Дикенц жёлтым глазом щурится и говорит:

– Я с ним согласен. Всё было точно так, как он сказал.

А что я говорил? Ничего, только путал со страху. На четвёртую неделю офицер не выдержал и говорит:

– Уведите этого…! – и на меня указал.

Я и рад. Увели. И ещё три недели прошло. Нас не тревожили. Но вдруг вызывают. Вхожу. У офицера в петлице новый алый банный лист красуется; должно быть, наградили. Улыбается и говорит:

– Раскололи злодея. Оказался шулером высокого полёта. Он в карты играл?

– Нет, – говорю, – он всё больше пасьянсы раскладывал.

– Ну так слушай!

Офицер достал допросный лист и стал читать:

– «Я, Карп Дикенц, урождённый от отца и матери, ранее законом не судимый и в боях за государя не ранимый, с малых лет имел пристрастие к сигарам, виске, а особливо к картам и вкупе с ними к высшей математике, статистический раздел. Презревая полезную службу на благо Отечества, я денно и нощно предавался вышеназванным порокам, в результате чего, после многопробных изысканий, исхитрился измыслить превредный пасьянц, который, сочетаясь с высшей математикой, дал мне возможность угадывать людские судьбы на трое суток вперёд…»

Тут я не выдержал, воскликнул:

– Так вот откуда он, шельма, мне новости брал!

А офицер нахмурился и говорит:

– Он не шельма, а весьма полезный человек. Вот только…

– Что?!

Он опять читает:

– «Секрет зловредного пасьянца мною нигде не записан, а всецело содержался в голове. Однако после… – тут офицер закашлялся, три строчки пальцем пропустил, читает: – я его начисто забыл».

Я говорю: