– А если Дикенц врёт?

– Нет, – говорит офицер, – проверяли. Лейб-медиком пытали, убедились. – Встал и вдруг как заорёт: – Поди прочь, щелкопёр! Кабы ты лучше старался, я бы сейчас в генералах ходил!

Я и выскочил прочь.

Пришёл в редакцию – а там уже цирюльня. Там зубы рвут и кровь пускают.

– Нет, – говорят, – таких газет не знаем. Мы вообще печатных слов не чтим. Иди прочь!

Пришёл я к себе домой… а у моей кухарки на кухне квартальный сидит!

– А, – говорит, – поднадзорный! Иди-ка сюда!

Но я, понятно, сразу опять в дверь! И дай бог ноги в белый свет! Так после и мыкался с места на место. Нигде долго не держали. Как только узнавали, сразу говорили:

– Политический! – и тут же давали расчёт.

И таким вот обидным манером дошёл я до самой крайней жизни. Господам, что на извозчиках катаются, желал приятных аппетитов и в ресторациях двери перед ними открывал. Двенадцать лет! А на тринадцатый…

– Э, старый знакомый! – вдруг кричат. И за плечо хватают.

Я оглянулся… и обмер! Карп Дикенц! Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. Сам рыжий, а баки седые.

– Откуда? – говорю.

– Оттуда, – отвечает. – Два месяца, как отвалился, – и хмыкнул. – Зайдём?

– Что вы, что вы, – говорю, – не смею!

Но он меня за шиворот – и заволок.

Сели за центральный стол. Он заказал поесть. Половой:

– А пить что будете? Может, виску?

– Нет, – отвечает Дикенц, – только чай.

Сидим, едим, пьём чай. И Дикенц говорит: