Хоть это безумие! Так что если в нем осталось хоть немного здравомыслия, он должен немедленно уплыть на тот берег, лечь в тину, зажмуриться и сделать вид, будто он ничего не замечает.

Но он ни за что так не сделает! Он, как только заслышит его, сразу глубоко вздохнет, наберет побольше воздуха, оттолкнется хвостом и осторожно, без лишнего шума, нырнет. А когда враг зайдет в реку, Старик даже в желтой и мутной воде издалека различит его толстые грузные ноги. А потом только бы решиться! А то шесть дней тому назад, стыдно вспомнить…

А вот вспоминается! Шесть дней тому назад враг в первый раз пришел сюда. Остановившись на высоком берегу, он поднял хобот и затрубил. Ого! Сразу почуяв неладное (слоны по одному не ходят!), Старик затаился и стал наблюдать. Слон еще раз протрубил, и звери, бывшие на водопое, расступились. Слон, продолжая трубить, стал спускаться к воде – но не по тропе, как все, а напролом, через кустарник. Мотая хоботом и поддевая ветки бивнями, топча огромными тяжелыми ногами, слон уже не трубил, а кричал, и голос его то и дело срывался на визг. А спустившись к воде, слон и не думал пить, а двинулся вдоль берега, взбивая ил и поднимая брызги. Звери, не выдержав, бросились прочь. А слон, зайдя по брюхо в воду, мотал огромными ушами и громко, надсадно ревел. Когда ему и этого казалось мало, он оглушительно топал ногами и злобно-быстро-истово бил по реке хоботом. А что Старик?

А Старик тогда просто лежал и смотрел на слона. Он уже догадался, что это бешеный слон-одиночка. Старик такого раньше никогда не видел, только слышал. А теперь он это видел, и ему было очень неприятно. Старик привык, что здесь, на водопое, только он один наводит страх. Хотя – так тогда думал Старик, он и сейчас так думает – страх, наводимый им, полезен и естественен: он заставляет зверей быть чуткими, ловкими, быстрыми. Ведь Старик карает только нерадивых, то есть худших, а лучших не трогает. А бешеный слон готов убивать всех подряд. Это несправедливо. Добра и зла должно быть поровну. Слон этого не соблюдает, значит, слон должен умереть. Старик должен убить слона!

Но он не убивал. Он тогда вообще не стронулся с места. Он только смотрел на слона. А слон, вдоволь натешившись, развернулся, неспешно вышел из воды, поднялся на высокий берег и ушел. Старик закрыл глаза. Ему было очень противно. Еще бы! Ведь он впервые не убил того, кто был достоин смерти. И ладно, если бы это случилось из жалости – живому иногда свойственно жалеть живого, хоть это очень неправильно. Но жалость – это одно, жалость еще можно простить. А страх – никогда! А ведь Старик испугался! И даже не слона он испугался, а смерти. Но что такое смерть? Смерть – это то, чем кончается жизнь, потому что жизнь немыслима без смерти. А смерть без жизни. Смерть расчищает место жизни – и умирают старые и дряхлые, на смену им рождаются здоровые и сильные, потому что добра и зла должно быть точно поровну. А слон – это очень много зла, и слон умрет! Пусть он только еще раз явится – и сразу смерть ему, смерть, смерть! Подумав так, Старик зарылся в теплый ил и задремал. Так кончилась тот день. Шесть дней тому назад…