– Это я у Брэдбери вычитал.

– Не прольет, – сказал Вадим. – Ни птица, ни рыба… Всех изведем. А кого не изведем, тех съедим. Ох, блядь, какую землю просрали! И теперь она ничья. Никому нахер ненужная. И мы на ней никому нахер не нужны. Аминь!

Он присел, набрал полные ладони сухого, как пепел, снега и растер себе лицо, стриженую круглую голову и оттопыренные уши-локаторы. Комочки снега повисли у него на ресницах и бровях, застряли в смешном «ежике» на макушке.

Еще пять лет назад Сергеев не рискнул бы умыться снегом, не проверив, не фонит ли он, но сейчас без колебаний опустился на корточки рядом с Вадиком и тоже умылся. Чуть погодя, то же самое сделал и Молчун, а после некоторого колебания и Матвей, побаивающийся холода.

Двигатель «хувера» завелся с натугой, со второго оборота ключа, потрещал, прогреваясь, и вышел на режим, огласив окрестности ровным гудением тяговых винтов. Снег с шуршанием сошел с «юбки», слетел с кабины длинным туманным шлейфом. Катер выбрался из своего скального убежища и, выдувая во все стороны белые облака, заскользил к правому берегу.

Около семи утра они нашли подъем наверх и через тридцать минут уже ехали по улице, некогда бывшей главной в этом городе.

Поселение Плотины оказалось пустым.

Там, где дорога выбиралась на склон, «хувер», кряхтя, как немощный старик, перебрался через завалы битого кирпича и бетонной крошки и уткнулся в баррикаду из плит, ржавого металла и блоков. Баррикада была построена хитро: справа, вплотную к массивной стене, можно было открыть проход и пропустить гостей внутрь. Это был единственный нормальный вход на центральную площадь – его еще называли Бутылочным Горлом. Остальные улицы были трудно преодолимы из-за завалов и мин, расставленных колонистами.

Здесь всегда, а Сергеев знал здешние порядки хорошо, так как останавливался на ночлег много раз, был пост – минимум пять человек, охранявших баррикаду и днем и ночью.

Сейчас же не было никого.

Вадик, а вслед за ним и Сергеев спрыгнули с бортов на утрамбованный ветром снег. Молчун, силуэт которого едва виднелся через лобовое стекло, завис над рычагами управления «хувером», Матвей со снятым с предохранителя автоматом застыл на корточках у люка. Винты катера продолжали молотить морозный воздух: их мерное гудение и клекот мотора создавали впечатление, что где-то рядом находится огромный улей со встревоженным роем внутри. Звук был неприятным и низким – от него начинали чесаться зубы.

За баррикадой стало понятно, что недавно здесь шел бой, а когда Михаил увидел площадь, посеченную взрывами гранат, дома, покрытые жирными потеками копоти, оспины от пулевых попаданий вокруг окон, то понял, что бой был длинный и кровопролитный.