— Негусто, — прошелестел Эльрик, полируя свой шлем. — С такими замашками долго в правителях не протянешь. Скинут.

— Если бы боялись — не посмели бы бунтовать.

— Уважение, оно не за страх, — сухо обронил нелюдь.

— Как? — не понял Ахмази. — А за что тогда? Тебя же вот боятся. И уважают. Так уважают, что даже меня не трогают. Потому что с тобой ссориться не хотят.

— Слушай, парень. — Секира отложил шлем и уставился в лицо евнуха своими страшными глазами. — Ты давно уже стал умнее меня, так не пристава к старику с глупыми вопросами.

Ахмази напрягся. Когда Эльрик называл себя стариком, он обычно изрекал что-нибудь, что резко меняло взгляд юноши на жизнь.

С того, самого первого, раза. Когда на ярком примере перепуганных конюхов объяснил нелюдь мальчишке, что подобострастие отвратительно не только для того, кто унижается, но и для того, перед кем.

— Я не с глупыми, — растерянно пробормотал Ахмази. — Но ведь, Эльрик, если боятся, значит, есть за что. А это — уважение.

— Это страх. — Нелюдь достал свою вычурную трубку. Задумчиво повертел в руках. — Знаешь, — произнес он медленно, словно подбирая слова, — давай начистоту. Ты не младенец уже и, думаю, поймешь все правильно.

Юноша молчал. Слушал.

— Для тебя действительно многое в жизни недоступно. — Алые глаза в прорезях маски, казалось, не отрывались от лица, но Ахмази давно уже научился чувствовать, куда смотрит Эльрик. И сейчас Секира смотрел на трубку в руках, избегая встречаться с собеседником взглядом. — Тебе не стать воином. Тебе никогда не придется познать женщину. Многие поступки, которые совершают мужчины только потому, что они мужчины, ты тоже никогда не совершишь. Это так. Но зато ты свободен, парень.

— Я раб.

— Это не важно. Твой разум не туманят животные инстинкты. И никогда не сотворишь ты тех глупостей, на которые толкает других похоть. И женщины не смогут вертеть тобой, как вертят, скажем, халифом. Или вот мной.

— Тобой?

Черные губы тронула улыбка:

— Они кем угодно вертеть могут, уж поверь мне. Но мы не о женщинах. Понимаешь, Ахмази, тебя не одолевают очень многие эмоции… чувства, которые мешают здраво воспринимать жизнь. У тебя есть возможность смотреть и видеть больше, чем видят другие. Больше понимать.

— Если следовать за твоей мыслью, такая возможность есть у любого скопца. Да только не видел я среди нас ни одного достойного подражания.

— А я вот вижу одного. Уже лет пять, как вижу. Только моли богов, Ахмази, чтобы подражать не начали. Ты ведь один из немногих, кто научился читать и кому это понравилось. Ты уже сейчас рассказываешь мне о жизни двора больше, чем вижу я сам, хотя я-то наблюдаю этих людей много дольше и много чаще, чем ты. Ты привык к тому, что тебя перестали обижать, но по-прежнему ставишь это мне в заслугу. А ведь на самом деле, парень, ты давно уже научился сам избегать столкновений. У тебя получается, пусть самую малость, но получается влиять на других.