— У меня нет господина. — Эльрик пожал плечами. — С точки зрения людей — это предательство. А с моей — предательством было бы пойти против тебя. Объяснить это трудно, да и не собираюсь я объяснять.

— Это ты служил халифу Баруху? — брякнул Ахмази неожиданно для себя самого.

— Я. — Нелюдь зашвырнул браслет в угол. — Где вычитал?

— В старом-старом свитке. Его уже мыши погрызли, так я подумал, что он ненужный, наверное, и сжег.

— Молодец.

— Значит, ты называешься шефанго. Скажи, только честно, а Баруха ты защищал бы от меня?

— Странный ты человек, Ахмази, — устало проговорил Секира. — То взрослый совсем. То вопросы задаешь, как дите малое: «А кто сильнее, джинн или ифрит?»

— Ифрит — это тоже джинн. Только… ну, другой.

— В том-то и дело. Барух умер. А ты живой.

— А если бы…

— Самые мерзкие слова, какие я только знаю, парень. «Если бы…» Тебе они ни к чему.

— Но, Секира, — евнух потерянно смотрел на воина, — как же я могу знать, можно ли верить тебе?

— А никак. — Тот покачал головой. — Ты не обо мне думай. Ты о людях думай, вот там действительно сложно:

«веришь — не веришь». Их учись понимать.

— А ты?

— Я — стихийное бедствие, — совершенно серьезно сказал Эльрик. — И будешь ты доверять мне или не будешь, ничего от этого не изменится.

— Слишком сильный, чтобы с кем-то считаться?

— Ты действительно думаешь так? Ахмази помолчал, ища ответ в себе самом. И ответил честно:

— Нет.

— Правильно. Сейчас и здесь я считаюсь с тобой. И пока ты не умрешь — так оно и будет. Главное, не лазь за львятами.