Было бы упрощением сказать, что пандемия не вызвала озабоченности: вызвала, и еще какую. И Всемирная организация здравоохранения, и национальные службы борьбы с инфекционными заболеваниями, и профильные институты, и военные/околовоенные организации вели серьезную и даже напряженную работу по идентификации возбудителя, полной расшифровке его генома, предварительной, а затем прицельной проработке возможности создания вакцины и так далее. Любая пандемия – это глобальная угроза. Вирусы, особенно вирусы гриппа, очень изменчивы. Одна или две нуклеотидных замены, незначительное изменение конформации одного из функциональных белков – и свойства вируса серьезно поменяются. Причем в какую именно сторону – не сможет предположить ни один суперкомпьютер. Но реалии современной науки вовсе не обеспечивали стопроцентную интеграцию глобальных усилий даже в отношении очень серьезной цели. Имела место жесткая борьба исследовательских групп за гранты. Наблюдалось все продолжающееся снижение финансирования даже прикладной науки, даже в богатейших странах – война стоила дорого. Шла борьба за научный приоритет, существовали имеющие коммерческий смысл ограничения на публикацию полученных собственных научных данных фармацевтическими и биотехнологическими компаниями. Существовал всем известный неформальный мораторий на публикацию «негативных результатов», в результате чего десятки команд тратили время на дублирование чужих экспериментов, уже доказавших свою бесполезность. Были, наконец, 3-, 4-, 6-недельные периоды ожидания рецензирования при подаче рукописей в журналы. ВОЗ выступила с обращением к редакциям биомедицинских журналов с просьбой отменить рецензирование в отношении данных, касающихся инфекционных заболеваний, эпидемии которых имеют глобальное значение. Но система была слишком хорошо сложившейся, и все продолжалось в том же стиле.

И еще раз – пандемия пандемией, но ассоциированная с вирусом «русского парагриппа» смертность была практически нулевой. И долгие месяцы работа казалась каким-то учебным упражнением по «организации и выполнению комплекса действий» по борьбе с неким будущим возбудителем уже серьезного инфекционного заболевания. Который появится через 10 или 15 лет. Пока кто-то из ученых впервые не сложил теорию и полученные за многие годы работы навыки с тем, что он видит вокруг себя: в собственной семье, на работе, на улице, в магазинах. Странные изменения в поведении переболевших «русским парагриппом» людей и особенно тех, у кого заболевание перешло в хроническое. До самых радикальных – полной смены манеры поведения, стиля жизни, до дауншифтинга и суицида. Не объяснимые ни стрессом, ни финансовым кризисом, ничем. Странные, нехарактерные выступления политиков, просачивающиеся в СМИ и Сеть. Раздрай в действиях стран НАТО, долгие годы казавшихся единой, монолитной системой. Резкий, неожиданный рост противоречий, центробежных стремлений даже в пределах собственно ЕС и собственно США.