Монаху рассказ Вдовы показался слишком уж откровенным. Этой женщине неведомы были стыд или раскаяние.

В келье в Метрелье Свечку навестил Бикот Ходье.

Графиня не отпустила монаха, когда тот захотел перебраться к Арчимбо, и твердо заявила, что будет держать его подле себя.

– Уезжаю из Каурена, – сказал Ходье. – Думал, вас это известие заинтересует.

– В вашем-то возрасте? Это из-за того случая?

– Нет. Не только. Но вера тоже мною движет.

– Буду по вам скучать. Я говорю это искренне. Вы – неотъемлемая часть моего Метрелье.

– Отправлюсь вместе с коннекскими силами в Святые Земли.

С коннекскими силами? Брат Свечка и вообразить не мог, что коннектенцам захочется отправиться в священный поход после всех тех ужасов, которые столько лет творились в их родном краю.

– А я и не думал, Бикот, что вы сделаетесь Божьим воином.

– Не Божьим воином, а паломником.

– Понятно.

Это больше было похоже на правду. Свечка и сам подумывал о паломничестве.

– Здесь у меня ничего не осталось, – заявил Ходье. – Лучше пусть графине служит кто-то помоложе, кто-то, у кого с ней взгляды сходятся. А мои старые косточки отправятся на восток и упокоятся в земле, где родился Господь.

– А кто еще едет? Может, и я присоединюсь.

Ходье вытаращил глаза. Слова Свечки ему не понравились.

– Сплошь пробротские епископальные чалдаряне. Компания вам вряд ли подойдет. Да и кому-кому, а вам-то зачем ехать в Святые Земли?

– Вы сами сказали: там родился Господь. В этом мы сходимся, как бы по-разному ни толковали Его слова и намерения.

Вот оно – огромное отличие, понял вдруг совершенный. Богом во плоти Аарона считали лишь последователи небольшого епископального культа, чьи еретические учения церковь подавляла с тем же рвением, с каким истребляла мейсалян.