Это заняло почти весь день. Я стоял на причале последней скирдовальной станции маршрута и смотрел, как солнце заходит за облака Простора, похожие на клочки окровавленной ваты. На палубе скиммера подо мной тихо и напряженно говорили Бразилия и Видаура. Сиерра Трес все еще была внутри – последний раз, когда я проверял, обменивалась гайдуцкими сплетнями с командой из двух человек. Кой был где-то занят, делал звонки. Из-за скирды высохших водорослей в человеческий рост вышла женщина в оболочке Осимы и остановилась рядом со мной, проследив за моим взглядом до горизонта.

– Красивое небо.

Я хмыкнул.

– То немногое, что я помню о Кошуте. Вечерние небеса на Просторе. Когда я работала на сборе водорослей в шестьдесят девятом и семьдесят первом, – она соскользнула вдоль скирды, села и посмотрела на свои руки, словно искала на них следы труда, о котором говорила. – Конечно, часто нас заставляли вкалывать до темноты, но когда свет становился вот таким, то все знали, что работа почти окончена.

Я промолчал. Она подняла взгляд на меня.

– Все еще не убежден, а?

– Меня и не нужно убеждать, – ответил я. – Здесь мое мнение в любом случае немногого стоит. Всех, кого надо было убедить, ты убедила еще на борту «Плывущего мира».

– Ты правда думаешь, что я намеренно обманула этих людей?

Я задумался на миг.

– Нет. Не думаю. Но это еще не значит, что ты та, за кого себя принимаешь.

– Тогда как ты объяснишь то, что случилось?

– Как я уже сказал, мне и не надо объяснять. Хочешь – зови это ходом истории. Кой получил, что хотел.

– А ты? Ты не получил, что хотел?

Я мрачно взглянул на раненое небо.

– У меня и так уже все есть.

– Правда? Значит, тебя легко удовлетворить, – она обвела рукой округу. – Получается, нет надежд на лучшее завтра, чем вот это? И мне не завлечь тебя справедливой перестройкой социальной системы?

– То есть разносом олигархии и символики, с помощью которой они добиваются господства? Всю власть народу? Всякое такое?

– Всякое такое. – Было непонятно, то ли она передразнивает, то ли соглашается. – Ты не против присесть, у меня шея болит так с тобой разговаривать.

Я помедлил. Отказ казался необязательным грубым жестом. Я присоединился к ней, сел на причал, привалился к водорослевой скирде и замер в ожидании. Но она резко затихла. Мы посидели плечом к плечу. Как ни странно, я чувствовал себя с ней просто.

– Знаешь, – сказала она наконец, – в детстве мой отец получил задание по биотехническим нанобам. Ну знаешь, восстанавливающие ткань системы, усилители иммунитета? Ему надо было сделать что-то вроде обзорной статьи, дать взгляд на развитие нанотехники с самого приземления, что нас ожидает в будущем. Я помню, как он показывал мне видеоматериалы, где в младенца при рождении устанавливали всякие передовые технологии. И я пришла в ужас.