Я фыркнул.

– И с чем же это?

– Конкретно? Я не знаю. Но могу рискнуть. Угадать. Жестокое обращение в детстве. Жизнь на улицах. Ранняя утрата чего-то или кого-то важного. Какое-нибудь предательство. И рано или поздно, Ковач, тебе придется столкнуться с тем, что ты не можешь вернуться назад и что-то изменить. Жизнь живется в одном направлении.

– Ага, – сказал я безучастно, – и во славу куэллистской революции, конечно же.

Она пожала плечами.

– Это уже твой выбор.

– Я все свои выборы уже сделал.

– И все-таки пришел выручить меня из рук семьи Харланов. Мобилизовал Коя и остальных.

– Я пришел за Сильви Осимой.

Она подняла бровь.

– Правда?

– Да, правда.

Возникла очередная пауза. Бразилия на борту скиммера скрылся в салоне. Я уловил только конец движения, но оно показалось резким и нетерпеливым. Я повел глазами и наткнулся на Вирджинию Видауру, которая смотрела на меня.

– Значит, – сказала женщина, которая считала себя Надей Макитой, – может показаться, что я зря трачу на тебя время.

– Да, я так и думаю.

Если она и разозлилась, то не выдала этого. Только снова пожала плечами, встала и уделила мне любопытную улыбку, затем ушла вдоль залитого закатом причала, время от времени поглядывая через край в густой океанский суп. Позже я видел, как она разговаривает с Коем, но меня до конца поездки она оставила в покое.

Как пункт назначения питомник не впечатлял. Он выламывался из поверхности Простора, напоминал не более чем сборище заболоченных гелиевых шаров, затопленных среди развалин очередной скирдовальной станции в форме буквы U. На самом деле до появления комбайнов это место и правда служило независимым доком для сборщиков белаводорослей, но в отличие от других станций, где мы останавливались, ее не продали новым корпоративным игрокам, так что всего за поколение она пришла в запустение. Радул Шегешвар получил эти голые кости в качестве части игрового долга и вряд ли обрадовался, когда увидел, что выиграл. Но он вернул обветшавшую станцию в строй, переоснастил в намеренно старомодном стиле и расширил, застроив всю бывшую гавань для погрузки с помощью передовой технологии подводных бункеров, стыренной через армейского подрядчика из Ньюпеста, который был ему должен. Теперь местечко могло похвастаться небольшим эксклюзивным борделем, элегантными помещениями под казино и – полнокровное сердце всего заведения, то, что дарило клиентам такое пробирающее возбуждение, какое не найдешь в городе, – бойцовскими ямами.

Когда мы прибыли, нам устроили что-то вроде праздника. Гайдуки гордятся своим гостеприимством, и Шегешвар не был исключением. Он расчистил место на одном из крытых причалов в конце старой станции и накрыл там стол, организовал приглушенную музыку, благоухающие факелы из настоящего дерева и огромные вентиляторы, чтобы сдерживать болотный воздух. То ли из борделя внизу, то ли из какой-нибудь ньюпестовской голопорностудии Шегешвара привлекли очаровательных мужчин и женщин с тяжело загруженными подносами на руках и почти без одежды на теле. Пот на их обнаженной коже лежал искусными узорами и испускал обработанный запах с феромонами, их зрачки распахнулись до упора от каких-то эйфорических веществ, их доступность всячески тонко подчеркивалась. Возможно, не лучший прием для неокуэллистских активистов, но со стороны Шегешвара это могло быть намеренным решением. Он не терпел политики.