Зал был разгромлен. Словно толпа крепких ребят с ломиками вволю тут порезвилась. Не осталось ничего целого — только круглый стол посреди разгрома и легкие складные стулья. Стол и стулья явно принесли только что, уже после того как неведомые безумцы прекратили бесчинствовать.

За столом рассаживались бобры из директората — так и не преодолевшие страсть к официальным костюмам и галстукам деятели языка и развесистой лапши.

— Прошу! — пригласил Гордяев, единственный из директоров бывшей горнодобывающей компании «Волжская руда», кто не спешил садиться.

Плотный уже сидел с краешку.

Далеко в стороне устанавливали еще столики — для охранников. Шадрин жестом отослал Жженого; Тазик тоже.

— Поторопимся, господа. — Гордяев светски улыбался, отчего Шадрину невыносимо захотелось плюнуть в эту сияющую сахарную физиономию. — Ремонт уже начался, системы подслушивания могут восстановиться достаточно быстро…

Гордяев оглядел всех — пятерых директоров, нескольких хлыщей-советников и тройку вольных людей — и начал:

— Итак, все мы знаем, что предстоит обсудить. В таком составе мы еще не собирались, но смею заверить, что в этом… гм… некогда уютном зале находятся только те, кто подержал идею смены капитанства на нашем замечательном корабле. Так что собственно об идее говорить не придется. Поговорим о ее реализации. Мой помощник выскажет несколько небезынтересных, на мой взгляд, мыслей.

Встал коренастый малый с красной как помидор рожей. Шадрин с минуту мучительно вспоминал его фамилию, которую когда-то слышал, и вскоре вспомнил: Самохвалов. Точно, Самохвалов. Он вечно торчал около Гордяева во время переговоров — во всяком случае, во время переговоров Гордяева с Шадриным он неподвижно, как манекен, сидел в углу на диване.

— Проблема устранения кого-либо из старших офицеров на подобном корабле упирается в несколько довольно неприятных препятствий. К счастью, даже их возможно преодолеть.

В нашем случае все упирается в управление охранными роботами, в информационную службу, которая выведывает и упреждает любые беспорядки, и вообще в то, что старших офицеров корабль слушается охотнее, чем нас, и предоставленные им возможности полнее и шире, нежели предоставленные нам. Несложные размышления приводят нас к печальному выводу, что, когда хотя бы один из старших офицеров на вахте, когда он подключен к кораблю, бунт заранее обречен на провал.

Напрашивается вывод: нужно ловить момент, когда все старшие офицеры — а желательно, и их окружение с высокими индексами доступа, — будут отключены от корабля. Наши же люди, напротив, будут подключены.