— Серый? — тревожно спрашивает она. — Ты там что — подавился?

— Надо же, — неверяще бормочу. — Нет, ну надо же…

Женщина, которую зовут Четвёртая, протягивает руку мне навстречу. Указательный палец легонько, но точно, как будто знает, куда тянется, — а, конечно же, она ведь видит, хоть здесь и темно — нажимает мне на кончик носа. Я изумленно встряхиваюсь. А потом хихикаю — больно уж забавно вышло. И дружески — почти объятие.

— Пастух сказал мне, что ты здесь из-за Очищения. Серый. Ты можешь рассказать мне про то, что случится завтра?

— Могу, — отвечаю я. — А ты меня выпустишь?

И вдруг пугаюсь — прилив дружеской беззаботности откатывается, обнажая каменистые и холодные недоверчивость и тревогу. Если скажет «нет»? Или пообещает, а в итоге — пшик… Я ведь не знаю, что ей и её товарищам вообще нужно в нашей деревне. Я о ней ничего не знаю, кроме того, что она мне недавно так странно приснилась.

Вместо ответа Четвёртая поднимается на ноги.

— Там у тебя замок или засов?

— Засов.

— В доме ещё есть кто-нибудь?

Белая вернулась к себе. Папаша тоже убрёл — в кабак, видимо. Совесть заливать — но нет, это я про него слишком хорошо думаю… Кубышка только спит где-нибудь, но она не в счёт, наверное.

— Кошка. Одна кошка, — честно отвечаю я. — Которая любит спать на пороге. Не наступи на неё, хорошо?

— Жди, — Четвёртая уходит.

Я слышу удаляющиеся шаги и мягкий шелест травы, далекие, глухие разговоры, сонно брешущую собаку где-то на другом конце деревни, скрип деревьев и кустов, которых касается ветер, и совсем не слышу И'ната, а потом скрипит уже входная дверь, порог и половицы. Четвёртая не задерживается, чтобы, как все зрячие в тёмном помещении, запалить лучинку или свечу. Она просто спускается по ступенькам, ступая аккуратно и точно, не касаясь при этом стены — иначе слышалось бы ещё и тихое пошкрябывание. Наконец звонко лязгает засов — даром, что заржавелый. Я отступаю на шаг, чтобы впустить её. В затхлую сырость погреба, к которой я уже придышался, просачивается запах ночи и металла.

— Ну вот. Выходи, граф-затворник. Выходи и рассказывай, что, из-за чего и как. У меня тут, кстати, мюсли, батончик… а, да, ты же не знаешь… ну, всё равно держи, попробуй. Ягоды, хлопья и йогурт, а ещё куча всяческих витаминов — в общем, то, что нужно растущему организму. Будешь?

Когда я болел, Лада всегда приходила меня поддержать.

— Что, развалина? Изошёл весь на сопли? Подвинься-ка, а то разлёгся, как обожравшийся равк. Вот, возьми. Лекарство, ничуть не хуже трав…

Она приносила ягоды, собранные в лукошко: сладкую чернику и клубнику летом, осенью — рябину, морошку и клюкву с болот, зимой — варенье. Клубнику мешала со сметаной, и, хихикая, кормила меня с ложечки, объясняя тем, что я, больной, мол, слишком слаб. Мне нравилась такая дурашливая забота, пусть даже Лада частенько промахивалась ложкой и капала сметанной густотой мне на коленки и воротник. Сметану слизывала Кубышка. Она всегда была дурноватым созданием и ела ещё и клубнику, иногда прямо с грядок.