Мальчишки смеются, дети всё-таки рады. В мире за могильными холмами тоже нужна мать.

«Только девочку жалко. Её одурачили, да?»

Белая улыбается. За жалость Лада оборвала бы им уши.

«Ничуть. Она умнее многих. Знает, почему это делает и для чего. А вот я здесь — просто глупая старуха».

У умерших советуются и им каются, но Белая не делает ни того, ни другого. В танцующих неровных лучах снует мошка и бабочки. Белая протягивает руки, опуская ладони на оба холма, тихо поглаживает. Она спокойна.

«А теперь я пойду навестить Свет».

«Приходи ещё, матушка».

«Уже скоро и насовсем. Тут гречишный мед… Костыль всегда собирает хороший».

Юные голоса за спиной сливаются с шорохом листьев. Двое её сыновей, мальчики в одинаковых рубашках из льна, вновь заняты бесконечной игрой.

Прозвище ему дали ни за что — никаким костылем он не пользовался, ног имел две и даже ничуть не хромал. Ну, Костыль и Костыль, спасибо, хоть не Тяпка. Хотя из-за шляпы его могли бы звать Шутом — так иногда именовала Ния. Но очень по-доброму, с любовью. Ещё ей нравилось, как звенели колокольчики. Самый большой колокольчик, жёлтый, словно бы из драгоценного золота прежних, Костыль в конце концов снял и прицепил ей к переднику. Ния бесконечно гладила и полировала его или самим передником, или косынкой. Солнце, говорила она, солнце. Пусть пылает.

Костыль знал, что такое «золото» и кем были прежние. У себя на севере он был тем, кто учит детей читать и писать. Сам он тоже умел, разумеется, и умел прекрасно, только никому не рассказывал, потому что у него были на то свои причины. Знал Костыль и то, и что такое «шахматы», и даже умел в них играть. У Нии была коробка таких, которую она забрала из отцовского дома. Стащила.

— Он не заметил. Думаю, если и знал, что они есть, считал их чем-то вроде неудачных деревянных куколок для самых маленьких.

Что ни говори, мельник всегда был недотёпой.

Костыль научил и жену, и долгими дождливыми вечерами, когда звезды порыжевших листьев липли к окнам, а улицы превращались в один сплошной грязевой ручей, они вдвоем разыгрывали партии. Костыль поддавался, но Ния так ни разу и не выиграла.

— Постарайся, — упрашивал он. — А то мне неловко.

— Не могу, — честно признавалась она. — Потому что нет причины.

Он удивленно смотрел на неё.

— Чтобы стремиться обыграть, — объясняла Ния. — Нужна или обида, или желание самоутвердиться. Я на тебя ни за что не обижена, и мне вовсе не нужно тебе показывать, на что я способна, тем более таким странным способом. Потому что ты и без того это знаешь. То есть, знаешь, что я вкусно готовлю грибы с картошкой. Чем сейчас и займусь. Будешь есть?