Как только посветлели облака у горизонта и караульные смогли различить друг друга на борту, сыграли побудку. Споро позавтракали, и не успело всходящее солнце позолотить верхушки облаков, как мы уже выстраивались в колонну, направляясь к Нарове. Реку прошли, ожидая нападения из-за каждого поворота. А на порогах не покидало острое ощущение направленных в спину стрел. Поэтому, когда перед нами открылись просторы Варяжского моря, все вздохнули с явным облегчением. Когда были на реке, я вовсю использовал свои новые способности, но ничего и никого не видел и не слышал. Беззаботно крякали в прибрежных камышах утки, натаскивая свою подрастающую молодёжь, сверкали перламутровыми крылышками стрекозы и весело щебетали в кустах на берегу птахи. И всё равно, несмотря на эту мирную идиллию, сосущее чувство тревоги не покидало меня ни на минуту. Поэтому мы так и шли, не убирая щиты с бортов, не разряжая арбалеты и скорпионы. И как ни хотелось скинуть раскалившиеся от висевшего над головой жаркого солнца брони, но бережёного боги берегут – лучше помучиться. Отойдя от берега и повернув на восток, немного расслабились. Вокруг было спокойно – ничего тревожного больше не ощущалось, и можно было разрядить арбалеты и скорпионы.
Проводив ладьи в погоню за ушедшим врагом, Трувор с Горивоем поднялись на башню – надо было глянуть на лагерь новгородцев, походивший сейчас, более всего, на разворошенный муравейник. Как мураши суетились ополченцы, собираясь в обратную дорогу, с испугом оглядываясь на крепостные стены невиданно укреплённого города. Собирали княжеский шатёр дружинники, косясь на закрытые ворота неприступного города, и, несмотря ни на что, опасаясь коварного удара. Никак не верилось, что им дадут так просто уйти. Не будут мстить за нападение, и добивать ослабевшее и обескровленное войско. Да и не войско уже, а жалкие остатки от оного.
А уж когда заскрипели недовольно ворота, раскрывая огромную чёрную пасть захаба, выплеснули наружу сияющую сталью доспехов малую дружину – совсем забегали заполошно ополченцы и подобрались княжьи дружинники, оглядываясь на своего князя и сбиваясь в плотную кучу. Но Рюрик так и продолжал спокойно сидеть на брошенном в траву седле и не выказывал никакого беспокойства, да и псковская дружина спокойно стояла под стенами, не делая никаких попыток напасть. Успокоились новгородцы, быстро построились в походные колонны и тронулись в обратный путь к дому, бросая мелочёвку недособранного имущества – слишком сильно давила своим присутствием молчаливо стоящая дружина. И кто сказал, что Псков слабый город, который сам свалится им в руки, стоит только его хорошенько потрясти? И повырывать надо будет языки тем крикунам, которые усиленно кричали на вече, что нет сильной рати у псковичей. Ведь думали, что и посадник, и дружина в городе – все из новгородцев, и стоит только подойти поближе к городу, как ворота сами и откроются. И можно будет все те богатства, о которых с таким упоением рассказывали на торгу новгородском и в каждой харчевне, прибрать к рукам. Потому и собралось в спешке ополчение, надеясь на лёгкую и богатую наживу. А оказалось всё совсем не так. И теперь, самым главным, осталось добраться в целости до дома. А что ещё там будет? Не зря псковичи свою дружину выставили за ворота – похоже, следом пойдут, присматривая и подгоняя. А потом ведь могут и в город за отступающей ратью войти… И зачем бояр послушали? Князя нашего они, вон, тоже на войну подбили, а как стены увидели неприступные, так сразу и предали всех. И нас предали, и князя. Да ещё и с варягами связались. Деньги, опять же, заплатили наёмникам. И где эти варяги, и где эти деньги? Такие вот разговоры вились вокруг новгородцев, отравляя нелёгкую обратную дорогу. А позади, на расстоянии одного перестрела, пошла псковская дружина.