Ханна подумала, что лучше б он ее ударил. Этот смешок, прокатившийся среди старших ребят, эти кривые усмешечки и подмигивания…

У Грега покраснели уши, Васко сделал полшага вперед, но все же остановился.

– И все это из-за того, – сказал Стаховски, обращаясь к Тони, – что ты оказался неспособен руководить и принимать решения? Ты ведь начинал не с похоронной команды и не с установки столбов для ограды… Но все завалил. Мало быть умным, Тони, нужно еще и уметь помочь другим организоваться, тем, кто не так умен, но хочет приносить пользу. Я проверил тебя…

– Ты! – закричал Тони истерично. – Не! Имеешь! Права! Решать!

Он чуть ли не захрипел, выплевывая слова в лицо Грегу.

– Ты! Никто! Ты все делаешь чужими руками! Убиваешь его руками!

Он ткнул пальцем в Васко.

– Пригоняешь сюда новых рабов ее руками!

Тони оскалился в лицо Ханне, словно пес, увидевший чужого.

– Ты только лжешь сам!

Грег покачал головой.

– Ты сбрендил, Тони! Еще слово – и ты пойдешь за ворота!

Дана шагнула вперед и стала рядом с Энтони.

– Тебе придется выгнать нас двоих, Стаховски. Ты готов?

За ее спиной загудела и заколыхалась толпа, стали слышны голоса, выкрики.

– Дана… – сказала Ханна. – Не сходи с ума!

– Хорошо быть подстилкой вождя? – спросила та, обернувшись. – Тебе нравится? Не приходится горбатиться на кухне, как Мириам или мне? Сопли и засранные жопы малолеткам не вытираешь? Разъезжаешь по округе с охраной да спишь со своим красавчиком? Ловко устроилась! Мы все так хотим! Поменяемся?

Ханна почувствовала, как по ее пальцам стекает теплая, липкая кровь. Она снова стояла на коленях в алой дымящейся луже, а перед ней хрипела и билась в агонии недоверчивая девочка, которая так хотела защитить своих подруг.

И пахло порохом и смертью. А на темной поперечине ворот…

Она затрясла головой, чтобы не расплакаться, и поняла, что душат ее не слезы, а странное, тяжелое как свинец чувство неприязни, поселившееся где-то в средостении. Нет, не неприязни. Ненависти. Она и не знала, что способна на такое чувство.