— У меня своя! — возмутилась Катрин.

— Но скоро она перестанет тебя удовлетворять, — рассмеялся орангутан. — Или твоих любовников.

— Черт! — Она поняла, что в очередной раз попалась на удочку похотливой обезьяны, выругалась и вернулась к интересующей ее теме: — Что ты чувствуешь, когда возвращаешься?

— А как ты думаешь?

— Радость?

— Усталость, — неожиданно ответил Схинки, вновь затягиваясь сигарой.

— Что? — опешила Катрин.

— А что ты хотела услышать? — Он неожиданно стал очень-очень серьезным. — Боль? В момент смерти — иногда, но я не всегда успевал понять, что умираю, и осознавал случившееся, лишь глядя на заурда. Боли при возвращении нет, заурд довел метод до совершенства, и я просто открываю глаза в новом, абсолютно здоровом теле, и… И чувствую усталость.

— Не хочешь жить долго?

— Устал, — повторил Схинки. И постучал себя по голове: — Видимо, где-то здесь, куда заурд пока не добрался, накапливается ощущение неправильности постоянного возвращения, и это ощущение мешает мне радоваться жизни так, как раньше, — искренне.

В этом, как догадалась Катрин, и крылся секрет злой иронии орангутана.

— Из-за отсутствия страха краски жизни потускнели…

— Пошла в задницу! — Схинки сломал сигару в пепельнице и отвернулся.

Обругал, но не оскорбил женщину. Наоборот: на мгновение Катрин стало жаль несчастного. Настолько жаль, что женщина прикоснулась к его плечу и тихо спросила:

— Как ты стал таким?

Но то ли вопрос был задан не тем тоном, то ли Схинки уже пришел в себя, но в ответ доктор Далеб услышала привычное:

— Таким красивым? — и он поцеловал отшатнувшуюся женщину в щеку. — Успел!

— Болван!

— Еще скажи, что ты этого не хотела!

— Жаль, что Антрэй не спалил тебя снова.