Щёлк.

Щёлк.

Затворные рамы пистолетов отъехали назад, давая понять, что те изначально не были заряжены.

Я шумно выдохнул – и выдох этот был длинным, практически бесконечным. Гречко хохотнул, контрразведчики тоже.

– Можете теперь рассказывать своим внукам тот самый анекдот, как реальную историю, – сказал маршал.

– Какой анекдот?

– Который: «Расстреляли меня, внучек».

Толстый контрразведчик громко неуместно хохотнул и, поняв оплошность, замолк.

– Что случилось с Захаровым? – серьёзно спросил Гречко.

Я покачал головой. Сердце бешено колотилось, голова кружилась от плохого адреналина: не того, который добавляет ярости в бою, а дурного, трусливого, заставлявшего колени подгибаться, а разум – мутиться.

– Не знаю. Правда не знаю. Для меня самого это стало неожиданностью, – это была первая фраза на борту «Гагарина», произнесённая совершенно искренне. – Но у меня есть теория на этот счёт.

– У меня тоже. Ах, сукин сын! – выругался Гречко. – Ни слова больше! Вы думаете, что он обрубает хвосты?

– Да, боюсь, что так. Меня отправили именно для того, чтобы предупредить вас об этом. Возможна…

Вспышка и звон в ушах. Дверь каюты влетела внутрь, смяв стол с терминалом и похоронив под собой маршала. Волна раскалённого воздуха опрокинула меня на пол, а десятки металлических осколков впились в тело. Я видел, как, скрытый в чёрном дыму и ярко-рыжем пламени пожара, в развороченную дверь каюты входил давешний старшина, поставивший на меня прослушку. В руках он держал короткое и массивное абордажное ружьё, больше похожее на хромированную древнюю пушку с пластиковым прикладом. Старшина занёс своё чудовищное орудие и выстрелил в тощего контрразведчика, лежавшего в дальнем углу комнаты голышом: всю одежду с него сорвало первым взрывом. Контуженый и осоловевший, я валялся без движения и смотрел, не мигая, на то, как по тесной каюте шагает сама Смерть – и решительно ничего не слышал, как будто смотрел фильм, где вместо звука кто-то решил дать возможность чувствовать запахи – крови и дыма.

Старшина заметил меня. Я увидел, как он повернулся, посмотрел мне прямо в глаза и нацелил оружие, призванное дырявить переборки и сметать укрепления в отсеках. Нужно было что-то делать, хотя бы выкрикнуть матерное слово в лицо неожиданной и глупой смерти, но я снова, во второй раз за сегодня, смотрел в ствол оружия, которое должно меня убить, и ничего не мог поделать. Поэтому я просто закрыл глаза, ожидая своей участи и благодаря кого-то, держащего в своих руках человеческие судьбы, за то, что смерть будет мгновенной и безболезненной.