Молодой месяц наглой Луиджевой ухмылки опал рожками вниз.

— Ну чего-о? — заныл Луиджи. — Чо им все можно, да-а? А мне ничо низя-а?

— Что им можно? — поинтересовался Алекс.

Луиджи открыл рот, но что возразить, не придумал.

Тогда он закрыл его и захныкал. О Мадонна, да за сегодняшний день я увидел больше слез, чем за последние семь лет! И все не по делу.

Я не захотел смотреть это представление, вернулся на полянку и улегся рядом с Лео.

— Что ты с ним сделал? — спросил он.

— С кем?

— С Романо.

— Ничего. Сначала обругал, а когда он обиделся и, ужасно злой, добрался до вершины — похвалил.

— И я похвалил мальков, когда они сюда забрались. И Роберто тоже. Ну и что?

— Ммм, они, конечно, ныли, но на самом деле не так уж и устали. А Романо почему-то действительно еле дошел. Для него это была настоящая победа. Себя-то не обманешь.

— Может быть, — задумчиво проговорил Лео, — а, может, они думают, что заслужить твою похвалу особенно сложно.

— Ага, вот пусть так и остается. Не вредно.

— Хм, ты думаешь, у нас получится?

— Ну, сдвиг есть, ты же видишь. Хотя я признаю, что изменение обратимо. Так быстро такие проблемы не решаются.

Я пересказал Лео свои рассуждения и выводы, очень позабавил его терминологией: «глупые котята», «упругая деформация».

— …И надо ковать железо, пока горячо. Как бы объяснить хотя бы Романо, что смеяться над чужими бедами недостойно? — закончил я свою речь.

— Ммм, я думаю, он сам захочет поговорить с тобой наедине.

— Почему?