— А-а-а! Мой верный советник Ршшагрев пришел, чтобы присоединиться к празднованию! — воскликнул вождь, вскидывая кубок. — Садись поближе, друг, выпей мятного вина, возьми женщину покрасивее, сегодня славный день!

— Благодарю, о вождь, — поклонился верховный хранитель традиций, — но мне надобно переговорить с тобой наедине.

— Сейчас?

— Дело не ждет отлагательств. — Ршшагрев скользнул взглядом в сторону молодых охотников, которые давеча прошли Испытание Силой. — Обещаю, о вождь, это не займет много времени.

Мявкнув раздраженно, Абракзис отослал прочь своих женщин и, когда верховный хранитель традиций подступил к его ложу, ударил по небольшой кнопке — ложе и часть стены крутанулись на триста шестьдесят градусов. Звуки веселья остались позади, а маркатчитары оказались в личных покоях вождя. Там было весьма роскошно по местным меркам, стены покрывали головы добытых на охоте зверей, столы ломились от еды, а громадное ложе пребывало в беспорядке.

— Говори, Ршшагрев… есть хочешь? — Вождь закинул в пасть большой кусок парного мяса и с удовольствием облизнул свои сабельные клыки — предмет восхищения женщин и зависти мужчин.

— Я поел, благодарю, о вождь. Как ты знаешь, хранители традиций пристально следят за прохождением испытаний, и сегодня мы заметили нарушение хода священных ритуалов.

— Что?

— Один из молодых котов не прошел Испытания Силой. Он должен был умереть, но был спасен.

— Правда? И кто же это?

— Тилгерик, о вождь.

Уши Абракзиса встали торчком.

— Один из моих сыновей?

Ршшагрев ничем не показал, что ему не понравилось сие уточнение.

— Да, о вождь, один из многих твоих отпрысков.

Верховный хранитель традиций коротко обрисовал суть дела, чем заставил вождя задуматься. Лицо Абракзиса пошло глубокими складками, он унял обычно неуемный аппетит и завалился в большое кресло, которое, как и вся мебель, создаваемая маркатчитарами, было пригодно для того, чтобы удобно в нем полулежать.

— Нужно предпринять меры, о вождь.

— Меры…

— Да. Закон Омуна суров и ясен в таких обстоятельствах. Тилгерику следует предоставить три жребия: он может быть изгнан из стана; он может быть предан позору и оскоплен; он может быть — что наиболее уместно — выведен на арену, чтобы подвергнуться Суду Десяти. В последнем случае, если он выживет, его честь и будущее окажутся вне опасности, а если погибнет, то хотя бы его честь будет очищена кровью. Идеальный жребий, как я думаю.

— Никто не выживет в Суде Десяти, — махнул рукой вождь, мрачнея с каждой минутой, — даже я. Даже в молодости. Это не суд, а казнь.