Она свернула в распадок, покрытый редким раскидистым кустарником. Здесь тоже была тропинка. Едва заметная, почти заросшая, слегка извиваясь, она уводила все дальше от лагеря. Звонкие голоса за спиной стали тише, потом вообще растворились в молчании леса. Темнота медленно заливала лог. Только звезды и полная луна дарили острову свой неверный, скудный свет.

Кустарник не знал, что наступила зима. Или не собирался сбрасывать наряд из-за таких мелочей. Его крупные мясистые листья в форме звездочек в темноте казались черными кляксами. Под одной из таких клякс Альдис обнаружила пригоршню кисловатых плодов. Чуть подслащенный компот из этих ягод в академии почти каждый день подавали к обеду.

Разжеванные ягоды оставили во рту терпкую горечь, а мелкие косточки противно застряли между зубами.

Тропинка терялась в темноте. Девушка уже подумывала повернуть обратно — очень уж не хотелось заблудиться в ночном лесу, — когда ноги сами вынесли ее к подножию холма. Там, наверху, чернели силуэты раскидистых сосен, похожих на чжанские зонтики.

«Посмотрю сверху на долину — и сразу обратно», — решила Альдис.

Это не было такой уж хорошей идеей. Кусты — не те, что с зелеными листьями, другие — по пояс, без ягод, но усеянные колючками — вцепились в одежду и волосы незваной гостьи, словно вознамерились пасть смертью храбрых, но не пустить ее в святая святых леса. Когда девушка прорвалась сквозь строй безмолвных воинов (прорыв дался не без урона, но кусты пострадали не меньше), в битву вступил обманщик-мох.

Зеленый встрепанный ковер скрадывал неровности склона, прятал ямы и выступы, норовил сунуть под ноги трещину или булыжник. Иногда под сапогом что-то влажно хлюпало. Вспорхнула в траве разбуженная птица. Взлетела, закружилась над головой, горестно жалуясь сородичам на коварного человека, пришедшего по ее, птичью, душу.

Подъем закончился неожиданно. Альдис прошла еще несколько шагов к самому обрыву. Весенние ручьи промыли на вершине холма небольшую впадину, защищенную с трех сторон от ветра.

Ноги по щиколотку утонули в сухих иголках, высохший ствол сосны превратился в скамейку. Отсюда были видны костры в долине — десяток оранжевых огоньков. Иногда ветер доносил отзвуки голосов или запах дыма. Остальное — небо, горы, море, все терялось в ночной темноте. Стыдливая луна, кутаясь в обрывки облаков, рисовала торопливые наброски, очерчивала светом силуэт, чтобы тут же стереть или исказить до неузнаваемости.

Красиво. Если не смотреть вниз, можно поверить, что ты один в целом мире. Один, как тот первый человек у начала начал, истоков времени.