— Я выбираю первую, Акки. Если вы будете очень далеко от меня, это многое упростит...

— Хо! При перелетах через ахун расстояния можно не принимать в расчет. Да и кто знает, где я окажусь через год? Когда-нибудь я бы хотел вас снова увидеть.

— Зачем, Акки? Новая Берандия должна иметь во главе сильного мужчину, а не обычную женщину. Психологическое потрясение будет ужасным для моих подданных, если они еще мои подданные. Мой народ ждут трудные времена. Как вы знаете, Бушран любит меня. Я решила выйти за него замуж.

— Тогда... Что ж, желаю вам всего наилучшего, Анна! Желаю вам всяческого успеха и счастья, если оно для вас еще возможно!

— Спасибо, Акки. Я назову эту новую планету Берандия!

— А какой вы хотите статус?

— Члена Союза, если он нас примет.

— Только в третьем поколении. Вам не разрешат иметь межпланетные звездолеты, пока не умрут все ныне живущие берандийцы.

— Значит, это будет своего рода тюрьма?

— Нет. Наши корабли будут регулярно посещать вас, и на них вы сможете свободно путешествовать по всей вселенной.

— Что же, прощайте, Акки. Когда мы будем... переправлены?

— Флот уже в пути.

— Так быстро! Я-то надеялась, что мне удастся вернуться в Берандию, в последний раз взглянуть на наш полуостров, поплавать в заливе, где совсем еще девочкой...

Она не стала прятать своих слез.

— Вы это сможете! Вас всех доставят в Берандию, где вы и будете готовиться к отлету. Вы улетите лишь тогда, когда сами сочтете себя готовыми — в разумных временных пределах, конечно, тянуть с этим долго нельзя.

— Еще одно! А можно нам будет...

Она распрямилась, глаза ее вдруг засверкали, и она снова стала такой, какой он ее впервые увидел на террасе башни.

— ...А можно нам будет взорвать наши города до отлета? Я хотела бы оставить все наши дома в руинах! Я знаю, это варварство, но я вся исстрадаюсь при мысли, что какой-то бринн будет жить там, где жила я!

— Это плохо согласуется с просьбой о вступлении в Союз, Анна!

— О! Я знаю! Но не думайте, что это потому, что я считаю их существами низшего порядка! Я видела бриннов и теперь считаю их равными нам, как в радости, так и в горе! Скорее это чувство ревности от мысли, что кто-то другой будет теперь пользоваться тем, что я вынуждена оставить!