– Я ни разу не прикоснулся ни к одной из них. И ни за что бы не тронул. Не знаю, через что ты прошел, Хлыст, но это случилось не из-за меня. Думаешь, мы все чудовища? Но я тот же самый, каким был два дня назад. Тот же самый, что сто раз спасал твою жизнь в колизее. Тот же.

– Нет, не тот, – ответил Хлыст. – Ты один из них. И ты врал мне.

– Я не могу сказать правду! – выпалил я. – Не мог. Это слишком опасно.

– Это совсем не выглядело опасным, когда ты размахивал своим кольцом!

У меня не хватило бы терпения объяснять ему тонкости финансовых операций между планетарными домами.

– Им придется уступить мне этот корабль, потому что они теперь знают, кто я такой. Придется продать его в кредит.

– Потому что они знают, кто ты такой, – усмехнулся Хлыст.

– Я пытался украсть его, обмануть отца и этих людей Матаро. Думаешь, мне очень хочется быть здесь? – проревел я, указывая на мрачную улицу, на черепичные крыши и фасады магазинов вокруг нас. – Думаешь, это именно то, чего я хотел? Ты и в самом деле считаешь, что я оказался бы с вами, если бы у меня был выбор?

Это было худшее, что я мог сказать.

– А что с нами не так? – возразил Хлыст, едва сдерживая рычание. – Так и выглядит жизнь, твое величество. Так она выглядит на самом деле. Ты просто не знаешь!

– Я не знаю? Правда? – начал было я, но подавился собственными объяснениями; кровь стучала у меня в висках, губы растянулись скорее в оскал, чем в усмешку. – Ты не единственный человек в мире, кому приходилось страдать. Я три года бродяжничал на улицах этого города, спал в трубах канализации. Меня избивали, кололи ножом, едва не изнасиловали. Я пережил эту проклятую гниль, похоронил…

Кого я похоронил? Любимую? Друга?

– Я потерял здесь близких мне людей. Если какой-то надушенный торговец отымел тебя во время рейса, это еще не значит, что ты получил монополию на страдания!

По тому, как побледнел Хлыст, я сразу понял, что именно эти слова были худшими из сказанного. Все объяснения, все оправдания, вся гордость оставили меня. Я должен был справиться с болью, а не вкладывать ее в свои слова, пусть даже и справедливые.

Вдруг я сложился, словно шкатулка с драгоценностями, плечи мои опали. Как бы мне хотелось сказать, что это голос отца слетал с моих губ. Сказать, что это был Криспин, или моя мать, или дядя Люциан… но это был мой собственный голос.

Я не заметил удара, пока кулак не угодил мне в скулу. Моя голова откинулась, я отшатнулся и не упал только потому, что уперся спиной в стену булочной. Кто-то охнул, и, когда у меня прояснилось зрение, я увидел двух молодых людей в серебряной форме какого-то корабля, настраивающих терминалы на запись. Я сплюнул. Слюна была красной или это только игра проклятого солнечного света? В какой-то момент я особенно остро почувствовал, как липнет к телу одежда во влажном и дымном воздухе.