– Вы рисуете?

Не дожидаясь моего разрешения, она взяла стопку дешевой бумаги, которую дал мне дворецкий, карандаши со стуком попадали на пол. Я стиснул зубы, сдерживая возмущение. Прошло немало времени, прежде чем придворный Адриан Гибсон, сын торговца, справился с оскорбленным ревом Марло. Мускулы моего лица напряглись от ярости и унижения, но какой-то не зависящий от сознания рефлекс уже сглаживал эти чувства, превращая меня в подобие того смиренного слуги, что заботился обо мне в детстве.

– Да, ваша милость. Небольшое хобби.

Я стоял рядом с ней, разглядывая – но не через ее плечо – незаконченный пейзаж. Я нарисовал Боросево жестко и без прикрас, подчеркивая тени, которое отбрасывало на него окровавленное солнце, висевшее низко над горизонтом. Скопление приземистых домов со стеклянными пальцами городских ферм и странными очертаниями трансляционных башен. Их темные силуэты, изломанные и как будто кем-то поврежденные, раскинулись над городом. Это был не самый приятный рисунок.

– Какая прелесть! – воскликнула она и чуть развернулась, чтобы посмотреть на меня.

– Очень любезно с вашей стороны, ваша милость, – с застывшей улыбкой ответил я, – но, боюсь, это жалкое изображение не сравнится с красотой вашего города.

– Чепуха. Вы превосходно ухватили сущность нашего гордого города!

Да уж, действительно гордого. Кто это сказал, что гордость слепа? Или это было сказано про любовь?

– Как талантливо! Разве он не талант, Дориан?

Ее брат вытянул шею, чтобы увидеть рисунок.

– А вы умеете рисовать людей, мессир Адриан?

Просто поразительно, как часто за этим первым вопросом к человеку с самыми незначительными художественными способностями сразу следует:

– Не могли бы вы нарисовать меня? Или… или мою сестру?

Он показал на нее и мягко, выжидающе улыбнулся. Не получив незамедлительного ответа, юноша махнул рукой:

– Не сейчас, конечно. Я просто спросил.

– С удовольствием, ваша светлость, – моя улыбка все больше напоминала шрам на лице, и я бы предпочел грубый рев Гхена этой надоедливой, изнурительной вежливости, – только у меня сегодня был очень трудный день, лорд и леди. Привыкать заново к дворцовой жизни после долгого пребывания в бойцовских ямах…

Я замолчал, рассчитывая, что они поймут то, о чем я не сказал. Видите ли, не следует обращаться к палатинам с просьбой, и большинство придворных разговоров сводится к намекам, когда обе стороны ходят вокруг да около, как надушенные нобили в контрдансе.

Они либо не уловили смысла, либо их это просто не заботило.

– В таком случае я подожду, – сказал Дориан, приглаживая черные волосы. – Возможно, в конце недели… Кстати, это напомнило мне, зачем мы приходили к вам.