– С вашего позволения, сэр, мне приказано немедленно доставить вас в Глубинный Источник.

Эломас неподвижно сидел на выступе скалы, утопив носки сапог в песок, сбросив камзол и расстегнув рубашку на груди, и жевал непременный свой шоколадный батончик. Он выглядел измотанным, смятым, как бумага, но все же улыбнулся суровому центуриону:

– Что там происходит, Вриелл?

– Я не имею права рассказывать об этом, сэр.

– Даже мне?

– Вообще никому, – ответила она, вытянувшись в струнку и положив ладонь на рукоять короткого керамического меча – в те времена солдатам не разрешалось носить клинки из настоящей высшей материи. – Это вне моих полномочий, сэр. Приказ с самого верха.

– От отца? – спросил Картик, имея в виду архонта Веиси, вгляделся в лицо центуриона и добавил: – Или от графа?

– От рыцаря-трибуна, – ответила Вриелл, но тут же сообразила, что сказала лишнее, и сжала зубы. – Прошу вас, сэр. Все должны как можно скорее занять места в шаттлах.

Женщина шагнула в сторону и махнула рукой, показывая Эломасу, что тому следует идти первым:

– Сюда, пожалуйста.

«Рыцарь-трибун». Я всмотрелся в лицо центуриона, сидя спиной к базальтовой скале, затем оглянулся на Валку и Аду, съежившихся возле тех немногих вещей, которые техники смогли вынести из лагеря. «Рыцарь-трибун Райне Смайт?» Я вызвал из памяти образ этой женщины, которую видел на банкете и на эфебии Дориана. Круглое лицо с широкими скулами, покрытое патрицианскими шрамами, коротко постриженные, неприметные каштановые волосы. Она забрала в свои руки власть на Эмеше, ссылаясь на некую инструкцию на случай чрезвычайной ситуации, под которой, как все прекрасно понимали, даже если официально никто этого не подтверждал, подразумевалось нападение сьельсинов. Граф Балиан уступил ей, как старшему по званию офицеру Имперских легионов, право командовать Орбитальными силами. Это объясняло смешение зеленого цвета дома Матаро с красно-белым цветом легионов его императорского величества.

Над головой у меня еще сверкали огни, взрываясь и разлетаясь искрами, когда лихтеры и другие корабли поднимались и спускались с высокой орбиты на низкую, или, наоборот, перечеркивая ночное небо полосами пламени. Иногда эти крохотные точки вдруг расцветали пылающими лепестками: это погибал еще один корабль. Поэты романтизируют космические сражения, голографические оперы описывают их как буйство грохота и ярости. Даже в гуще боя это выглядит иначе, а со стороны они представляют собой только вспышки света в тишине, за исключением тех случаев, когда небо обрушивается на землю.