– Теперь вопросы задаешь ты?

– Прошу тебя!

Я с беспокойством оглянулся на катара. Он стоял на том же месте, неподвижный, жуткий призрак поражения, стоял слишком близко. Я отошел на шаг.

Сьельсин резко выдохнул через разрезы ноздрей:

– Да.

– Saem ne? – спросил я. «Где?»

Оно не ответило, а вернулось в прежнее мрачное состояние, уверенное в том, что его мучения еще не кончились. Это было всего лишь короткое затишье – или было бы, если бы не сирены.

А потом это случилось.

Сирены умолкли, все огни погасли, кроме служебных сигналов на хирургической тележке катаров – крошечных, словно звезды на небе, индикаторов, почти не прибавлявших света в темном помещении. Энергия пропала. Видеокамеры отключились. Отключилось вообще все. Если бы не катар, мы бы надолго остались одни, и я смог бы выполнить просьбу сьельсина и свое невысказанное обещание избавить его от всего этого.

Что-то упало на пол прямо передо мной, тяжелое и твердое, как кость.

Я отшатнулся, все еще сжимая в руке нож. Впереди шевельнулось нечто черное, черней самой темноты. Через пару мгновений реальность вернулась на свое место.

Зажимы.

Электромагнитные зажимы.

Во имя Земли, катар снял обычные ремни, чтобы они не загорелись, когда сьельсина пытали огнем, и не вернул их обратно. И когда Валка отключила энергию, Уванари освободилось. Я ожидал, что оно будет лежать в луже у основания креста, обхватив себя руками и рыдая. Так повел бы себя любой человек, испытавший все те мучения, что пережило Уванари.

Но оно не было человеком.

Оно встало на ноги и зарычало сквозь разрезы ноздрей на плоском лице.

Брат Ром слишком поздно понял, в чем дело. С невообразимой скоростью сьельсин пролетел мимо меня, вытянув перед собой искалеченные руки, бледно-серая тень в полумраке. Глухой треск раздался в пустой комнате, отразившись эхом в тишине: это Ром врезался головой о стену. Уванари простонало и протянуло забинтованную руку к горлу катара, а второй обхватило его слишком маленькую для человека голову. Я должен был остановить сьельсина, ударить его в спину. Так было бы правильно, оправданно, справедливо. Теперь я это понимаю. Но тогда не понимал. Я стоял как вкопанный, с отвисшей челюстью, и наблюдал за тем, как Уванари сворачивало шею своему мучителю, двинув его повязку. На мгновение я разглядел сверкнувшие в темноте глаза катара – белые и чистые, без радужки и зрачков, а затем сьельсин вонзил те немногие зубы, что у него еще остались, в мягкую плоть. Глаза погасли, словно искры, и Уванари разорвало катару горло.

Темнота скрыла от меня цвет крови. Только общие очертания, неясные, как отдаленный гром, отпечатались в моем ошеломленном сознании. Уванари склонилось над свежим трупом Рома и – готов поклясться в этом – принялось пить кровь убитого. Через мгновение, все еще потрясенный, я вытащил нож. Сьельсин слышал лучше меня. Не могу объяснить, как такое возможно, ведь вместо ушей у него были лишь слуховые отверстия, совсем как у ящериц. Тихое шуршание керамического лезвия по коже привлекло внимание капитана Бледных, и оно обернулось. Красная кровь покрывала лицо существа, капая с подбородка на его худую грудь.