— Если хочешь разговаривать, убери кинжал, — просит Шакал, — он меня отвлекает. — Вид его противоречит шутливым словам — лицо побледнело, плечи подрагивают от болевого шока.

Я усмехаюсь:

— Где твоя остальная армия? Где та девчонка, Лилат? Она задолжала моему одноглазому другу.

— Отпусти меня, и получишь ее голову на блюде. Хочешь, подам с яблоком во рту, как жареного поросенка? На твой вкус.

— Ого! — иронически аплодирую. — Теперь понятно, как ты получил свое прозвище.

Шакал кривится, прищелкивая языком:

— Лилат понравилось, как звучит, оно и пристало. С удовольствием заткнул бы ей пасть яблоком. Хотелось бы, конечно, что-нибудь поблагороднее, но слава сама тебя находит. — Он кивает на Севро. — Вот как Гоблина с его ночными горшками.

— Что еще за горшки? — хмурится Ведьма.

Шакал усмехается:

— Так мы вас зовем — ночные горшки, чтобы начальству задницы по ночам не студить. Не нравится, предпочла бы имечко получше? Тогда прикончи большого злого Жнеца, всади ему нож в спину и выбирай любое. Губернатор, Император — да что угодно, мой отец ни в чем не откажет. Все очень просто: quid pro quo — ты мне, я тебе.

Севро вытаскивает ножи и обводит своих упырей грозным взглядом:

— Не так уж и просто.

Ведьма угрюмо молчит. Молчу и я.

— А меж тем попытка стоит того, — замечает Шакал. — Признаюсь честно, я не боец, я политик… Странная у нас беседа, Жнец. Что ты застыл как статуя? Уж разговаривать, так разговаривать. — На его лице мелькает холодная улыбка. Что ни говори, а этот расчетливый сукин сын обладает даром обольщения.

— Ты и вправду жрал своих людей? — спрашиваю.

— Просиди месяц в подземелье, начнешь жрать все, до чего дотянешься. Даже если оно еще шевелится. Ничего особенного, впрочем, я ожидал большего. Мясо как мясо. Любой на моем месте поступил бы так же… Впрочем, ворошить мое темное прошлое — не самое лучшее начало переговоров.

— Я не веду с тобой переговоров.

— Люди только и делают, что ведут переговоры. У каждого что-то есть, и каждый хочет чего-то взамен. — Снова обаятельная улыбка, вот только глаза выдают его. Такое впечатление, что в тело простоватого Лукиана вселилась иная, чужая сущность. Это не просто актерство, а что-то другое, как будто передо мной уже не человек, а логическая машина. — От моего отца ты можешь получить что угодно, Жнец. Хочешь — флот, хочешь — целую армию розовых, чтобы трахать, или черных, чтобы воевать, — все, что душа пожелает. Если я выиграю в этом учебном году, твоя карьера обеспечена. В противном случае учиться тебе предстоит еще не один год — новые испытания, новые тяготы… Говорят, твоя семья кругом в долгу и репутацией не блещет — помочь некому, а самому придется туговато.