Эмбер не хочет превращаться в Казана. Она не хочет разрываться между тем и этим, между одним и другим. Она хочет чего-то одного. Раз и навсегда.

Она не собирается ничего исправлять. Бесконечно жаль и бесконечно грустно, конечно, но топтаться на крохотном пятачке, воскрешая прошлое, – это не к ней.

Может быть, Лилит права, и она действительно нужна Вику, но она нужна и самой себе. Целой. Живой. Вся. Полностью. Без попыток посвятить свою жизнь кому-то, кто несколько лет планомерно пытался её отравить, без попыток посвятить своё настоящее воскрешению прошлого. Вообще без попыток посвятить своё что-либо кому бы или чему бы то ни было.

Быть своей собственной – абсолютно нормально. Ненормально по доброй воле бросаться в отношения, от которых может быть немало хорошего, но вместе с тем всегда будет память о боли, предательство и унижение, и всегда будет страх, что через минуту ударят.

Она заслуживает лучшего. И Вик, кстати, тоже.

Меньше всего на свете ему нужна её жалость.

И потом… Люди, может быть, и меняются, но другие люди имеют полное право не дожидаться, пока эти изменения произойдут. Она сделала всё, что могла: вытащила Вика из города живых мертвецов, передала его с рук на руки тем, кто о нём позаботится, оставила ему половину выигрыша, которую он сможет использовать для лечения и жизни потом, когда всё закончится. И исчезла. Ну или пока что решила исчезнуть, и для него это тоже наверняка будет к лучшему.

Хотя… Решать за других – занятие неправильное, неблагодарное, но уехать будет к лучшему для неё, и никаких других вариантов здесь нет.

Эмбер может сделать только одно: сжать тёплую руку Вика в своих ладонях и осторожно поцеловать его в лоб, не обращая внимания на то, какой болью простое действие отдаётся в душе.

– А что насчёт второй половины твоего выигрыша? – спрашивает Лилит. По ней видно: она ни секунды не сомневается в том, что Эмбер не собирается оставлять эти деньги себе.

– Калеи, – отвечает Эмбер. – На самом деле, это правильнее было бы назвать первой половиной, потому что… Потому что когда Калани укусили, – она запинается и несколько секунд собирается с духом, чтобы продолжить, – Калеи была моей единственной причиной не сдаться.

Губы Лилит чуть дрожат.

– Ты не одна, для кого эта девочка так много значит. Когда Калани… – Она сглатывает, не договаривая, и торопливо перебивает саму себя: – Я решила, что будет правильнее забрать её к себе. У неё никого не осталось.

Эмбер прижимает руку к груди.

– Ей будет весело вместе с Давидом, – говорит она, и голос у неё прерывается.