Сжавшись в комок, положив подбородок на колени, Эмбер перебирает всё, что с ней случилось, и как будто переживает каждый миг заново. Она не плачет.

Она разговаривает с Лилит – иногда сухо, иногда взвинченно, но не плачет. Она выясняет, что на одну блестящую теорию Вика про выход из города пришлась совершенно провальная теория про живых мертвецов – никаких гонок до них Антонио не устраивал, ничего плохого не делал, просто собирал «отработанный материал» в лабораториях и всех, кого удавалось найти на пустырях и бездорожьях. Эмбер радуется такому открытию. Она улыбается, когда Джонни рассказывает ей забавные вещи, и искренне гордится им, потому что впереди у него все дороги открыты – и он собирается пройти их рука об руку с Кристофером. Она скучает по Дженни – она безумно скучает по Дженни.

И не плачет. Ей даже не приходится запрокидывать голову, или задерживать дыхание, или судорожно стискивать кулаки. Слёз просто нет.

Есть всё остальное.

Эмбер думает. Эмбер разговаривает. Эмбер что-то предпринимает.

Эмбер злится. Она злится на свою мать (та, кстати, ни разу ей даже не позвонила, хотя что уж тут удивительного), и на себя, и на Вика. Особенно, конечно, на Вика.

– Зачем он это сделал? – спрашивает она у Кристофера и Джонни за завтраком. Она злится и не может на него злиться одновременно. Уже знакомый водоворот непонятных ощущений, как почти всегда и бывает с Виком, но кулаки сжимаются сами собой.

Приходится отложить вилку и отодвинуть тарелку.

Джонни хмыкает. Его рубашка снова без пуговиц, он снова выглядит таким родным и домашним.

– Может быть, хотел, чтобы всё было честно?

Эмбер смотрит на него в упор.

– Я тоже хотела, чтобы всё было честно, – раздельно говорит она. – Я несла его на себе всю дорогу и не хочу теперь думать, будто победила только потому, что он сумел меня от себя оттолкнуть.

Смешно, но это действительно чертовски её тяготит. Отголоски прошлого. Эхо тех дней, когда она избегала Вика, когда было лучше десять раз пройтись прямо над пропастью, чем один – но мимо него. Он всегда будет жить у неё между рёбер, и она всегда будет знать, что развела их нелепая глупость, но никуда не денется и всё остальное. Даже теперь, когда всё известно, она не может просто взять и избавиться от страхов и недоверия, как бы ей ни хотелось.

А ей вообще хочется?

Эмбер не знает.

Джонни открывает было рот, чтобы что-то ответить, но ладонь Кристофера мягко ложится ему на плечо, и он замолкает. Кристофер, светло улыбаясь, чуть выдвигается вперёд на своей инвалидной коляске.

– Эмбер, – тихо говорит он, – ты несла его на себе всю дорогу и, по всей справедливости в мире, заслужила свою победу. Но правила таковы, что если бы Вик первым пересёк финишную черту, победителем считался бы он.