Эгвейн снова взглянула на подруг. Илэйн все еще читала, а Найнив по-прежнему расхаживала по комнате ровным шагом.

Снился Эгвейн и сон про Ранда: он тянется к мечу, сработанному будто бы из кристалла, а на него падает сверху тонкая сеть, которую юноша даже не замечает. И еще снилось о Ранде: он стоит на коленях в чертоге, где иссушающий ветер гоняет по полу пыль, и создания, будто бы сошедшие со знамени Дракона, только намного меньшие, парят на этом ветру и проникают юноше под кожу. Еще был сон о том, как Ранд спускается в громадную дыру-нору в черной горе, в пещеру, наполненную красноватыми отблесками, словно от пылающих внизу огромных огней, и даже сон, где он противостоит шончан.

В отношении последнего сновидения она не была уверена, но про остальные знала: они должны что-то значить. В недалеком прошлом, когда Эгвейн не сомневалась, что Анайе можно доверять, еще до того, как девушка покинула Башню, до того, как узнала, что Черная Айя – реальность, она понемногу и осторожно расспрашивала Анайю – впрочем, с такими предосторожностями, что Айз Седай наверняка приняла ее расспросы за обычное любопытство, какое девушка выказывала и к прочим темам, – и ответы на вопросы открыли ей, что сны, которые сновидица видит о та’верен, почти всегда важны и значимы, и чем сильнее та’верен, тем чаще «почти всегда» превращается в «безусловно».

Но Мэт и Перрин также были та’верен, и сны о них тоже посещали Эгвейн. Странные сны, и постичь их смысл было еще труднее, чем в случае сновидений о Ранде. Перрин снился с соколом на плече, и Перрин с ястребом, причем почему-то Эгвейн была убеждена, что и ястреб, и сокол были самками, и вот ястребица держала в своих когтях поводок. И эта самая ястребица пыталась застегнуть поводок на шее Перрина. Даже сейчас воспоминание об этом видении заставляло девушку содрогаться – ей очень не нравились сны про поводки. А тот сон про Перрина – подумать только, он был с бородой! – где юноша возглавлял неисчислимую стаю волков, что растянулась, насколько хватало глаз. Сновидения про Мэта были еще неприятней. Мэт кладет на чашу весов свой левый глаз. Мэт повешен на древесном суку, и его шея туго стянута веревкой. Еще приснился сон про Мэта и шончан, но этот девушка готова была выбросить из головы как обычный кошмар. Он и должен быть обыкновенным кошмаром. Так же, как и сон, где Мэт говорил на древнем наречии. Это видение явилось из-за того, что она слышала в ходе Исцеления Мэта.

Эгвейн вздохнула – и вздох превратился в очередной зевок. После завтрака она вместе с подругами ходила проведать Мэта, узнать, как он себя чувствует, но в комнате его не было.