– Значит, мы опять друзья, донна Элла? – Заслышав музыку, он склонил голову набок. – Потанцуем? – спросил рыцарь, кланяясь в знак приглашения. – Разумеется, если рондийские маги танцуют.
Грудь Елены опасно запылала.
– Не сегодня. Но мы иногда извиняемся. Извини, что накричала на тебя. Знаю, что ты желал мне добра.
Лоренцо вновь поклонился:
– Извинения приняты. Может, тогда поговорим?
Он указал на окруженную розами скамью.
Елена улыбнулась:
– Ладно, но не здесь. Тут слишком людно, и, если нас заметит беседующими затесавшийся в толпу агент Гурвона, ты станешь целью.
– Как капитан личной гвардии Сэры, я в любом случае являюсь целью, но я понял, к чему ты клонишь.
Он окинул взглядом беседку, и Елена последовала его примеру, внезапно начав наслаждаться тонкими ароматами и яркими цветами. Казалось, цвел весь город. Белые плюмерии и оранжевая календула устилали зеленые газоны, наполняя воздух приятным запахом.
– Значит, – произнес рыцарь, – мои ухаживания закончены. Какое облегчение, – признал он с улыбкой. – Я ее не интересовал, и если бы мой брат не был таким ослом, мы могли бы избавить всех от этой суеты.
– Полагаю, тебе для виду нужно немного погоревать, – смущенно сказала Елена.
Лоренцо рассмеялся:
– Воистину другой такой, как ты, нет на целом свете, Елена Анборн. Во всяком случае, я о таких не слышал. Даже другие женщины-маги не сражаются так, как ты, используя и оружие, и гнозис.
– Знаю. Я слышала об этом от многих мужчин. К чему ты ведешь?
– Лишь к тому, что это меня не отталкивает – как не отталкивают и твои прошлые грехи, странные навыки, шрамы и душевные раны. Полагаю, что я вижу женщину, которая скрывается под ними.
– Я в два раза тебя старше, и я – чужестранка.
– И все же ты рискнула своей жизнью, оставшись здесь. – Он вновь посмотрел на нее, и закатные лучи окрасили его лицо в бронзовый цвет, словно Лоренцо был статуей какого-то героя. – Моя семья уже отчаялась, утратив надежду, что я когда-либо пущу корни, но у меня есть несколько братьев, а у них – множество сыновей. Дома я не нужен.
В его голосе звучало душевное томление, которое Елена слишком хорошо понимала.
– А ты хочешь «пустить корни»?