«Никаких галстуков. Нет времени. Нужно идти».

Он целенаправленно шагает по коридору, легко спускается по застеленной ковром лестнице, идет к светящемуся знаку «ВЫХОД». Вспоминает, что его бумажник остался в комнате наверху и на миг останавливается – у него же нет денег ни на такси, ни на автобус – а потом шагает дальше, не оглядываясь, и широко улыбается. Разумеется, ему не нужен билет на автобус, ведь его подбросит один из его друзей.

– Не придется потеть, – бормочет он себе под нос. – Никаких проблем.

Старик бодрой рысцой минует пост дежурной медсестры, поворачивает в сторону кухни – за ней находится служебный вход. Не стоит беспокоить охранников; он просто сбежит через служебный вход и будет таков. Уоллес легко находит дверь и уже берется за ручку, как вдруг ему на плечо опускается чья-то рука.

– Мистер Джонсон, вам нельзя здесь находиться, – говорит медсестра. Ее губы сжимаются в тонкую, неодобрительную линию. У нее на груди именная табличка с надписью «ДЖЕННА», но Уоллес ее не узнает, и его охватывает приступ иррациональной злости из-за того, что эта незнакомка знает его имя, из-за того, что она задерживает его, хотя ему нужно быть совсем в другом месте.

– Пустите меня! – рявкает он. – Мне нужно идти.

– Вам нужно вернуться наверх, – заявляет эта негодяйка.

Ярость Уоллеса разгорается с новой силой, но это не злость обиженного на жизнь пенсионера, который любит поворчать, мол, в годы моей юности все было лучше. Эта злость намного мощнее, она всеобъемлюща. Ярость собирается в его груди в одну точку, как сжатый кулак. Он уворачивается, отступает на шаг, и заветная дверь немного приближается.

– Мне нужно туда, – говорит он. – Вы не понимаете. Вы не часть этого.

Медсестра расправляет плечи и тянет к старику руки, явно вознамерившись схватить его за плечи.

Рука Уоллеса взлетает вверх, словно атакующая змея, и ударяет медсестру по щеке.

Женщина вскрикивает и прижимает ладони к щекам, а Уоллес не теряет ни секунды. Он хватает медсестру за голову, его пальцы впиваются в ее пальцы, а потом он дергает ее на себя и бьет коленом по лицу. Раздается тошнотворный хруст: нос медсестры ломается, и она падает на пол, жалобно стеная.

– Нельзя опаздывать, – довольно говорит Уоллес и проворно выскакивает на улицу, в объятия ночи. Он еще ни разу в жизни не бил женщину, но сейчас весело думает, что совершенно не расстроен, ведь у него не было другого выхода. В конце концов, ему нужно быть в другом месте.

Пятьдесят лет назад, когда Уоллес учился в старшей школе, он как-то раз подрался с десятком парней во время бейсбольного матча. Он даже не помнил, из-за чего началась та потасовка, знал только, что должен в ней участвовать. Уоллес давно не вспоминал о том вечере, о сердитом сопении, шарканье ног, звуке ударов, хлюпанье грязи под ногами, о том, как кулак погружается в чью-то плоть, – но он думает об этом сейчас, хотя его тело давно состарилось, а в воздухе не витает запах пота и крови. Будь он проклят, если сейчас не чувствует себя солдатом, готовым пойти в атаку.